Александр Казарновский - Поле боя при лунном свете

– Отец, шекеля не найдется?

Ну вот, теперь у меня помимо Мишки и покойного Гошки появился еще один сынок. Коренастый такой, рожа пропитая, вся в ссадинах. Но пока трезвый. И главное, русскоязычный. Интересно, как он во мне своего унюхал. Ну да ладно.

– Шекеля не найдется, а пятьдесят будет. Хочешь пятьдесят шекелей?

И я вытащил банкноту.

«Маэстро» померкло рядом с огнем, разгоревшимся в рыжих глазах моего нового знакомца. Меж тем, пятидесятишекелевая бумажка, прореяв перед его носом, вернулась в портмоне, из другого отделения коего я вынул две монетки достоинством в десять шекелей каждая и сказал:

– Возьми-ка нам с тобой, дружок, пивка. Посидим, потолкуем.

Дружок рысью помчался за пивом, я же покамест оглядывал его. Джинсы не дешевые, но давно не стиранные. Майка цвета еще не потеряла, но уже порвана и не зашивается. Короче, еще не бомж, но уже алкаш.

– Ты где живешь, дорогой? – спросил я, откупоривая бутылку.

– В Петах-Тикве.

– В Петах-Тикве, говоришь? Ну-ну.

И замолчал. Взгляд, прожигающий меня насквозь, явственно кричал: «Ну не томи душу! Кого надо убить за пятьдесят шекелей? Маму? Папу?»

– А здесь бываешь часто?

– Каждый вечер.

– Ты еврей?

– Ик, – уклончиво ответил парень.

А вот сейчас я поражу не только его, но и вас. Я ведь до сих пор специально ничего не рассказывал о том подарке, который сделал нашему доморощенному следствию гениальный Йошуа.

– Скажи, ты этого молдавана когда-нибудь видел?

С этими словами я вытащил из брассетки и развернул лист с портретом Игоря. Нет, то была не фотография – откуда она у нас? Не зря же я назвал Йошуа гениальным. Пока я возвращал к жизни Авиноама, он сделал потрясающе точный портрет Игоря. Все там – и лицо перевернутым треугольником, и брови, и нос, и гагаринские уголки губ, и выражение глаз – ну в-общем, Игорь. Затем он зашел к Дворе в Совет Поселений и нашлепал там ксерокопий. Одну из них я и продемонстрировал поддатому молодому петахтиквинцу.

Тот долго изучал произведение Йошуа и, наконец, изрек:

– Не-а.

– Ну так слушай. Тебя, кстати, как звать?

– Петя.

– Ну вот. А меня Гриша. Смотри, Петя. Вот тебе номер моего мобильного. Вот тебе телекарта. Вот тебе пятьдесят шекелей. Теперь слушай внимательно. Если ты увидишь этого человека, срочно звони мне. При этом постарайся не отходить он него ни на шаг. Позвони – и сразу за ним. Если поможешь выйти на него, получишь еще сто пятьдесят.

– Сто пятьдесят! – восхитился алкаш.

– Сто пятьдесят. Ну что ты мне протягиваешь эту картинку?! У меня таких – как грязи, а тебе она нужна – иначе как ты узнаешь этого кадра? И вот еще что – росту он вот такого. – Я провел рукой по воздуху на высоте где-то метр восемьдесят. Бедняга посмотрел снизу вверх на предполагаемый объект слежки.

– Знаешь, Петя, – начал я вдохновенно врать. – Я ведь еще двоих нанял следить за ним. Если они тебя обгонят – не получишь ни хрена. Так что шевелись, понял?

Конечно, он понял. Будет носиться по злачным местам, пока не засечет моего героя. А агент, между прочим, – идеальный. Поддатый попрошайка может повсюду совать свой нос, не вызывая ничьих подозрений.

И еще одного красавца я завербовал. Правда, это стоило мне в два раза больше, чем с Петей. И в случае успеха обещано было в два раза больше. А шансов на успех в два раза меньше. Потому, что Петя работал на батарейках, а Изя – от сети. Он стоял за стойкой следующего кафе, в которое я зашел. Он был кавказец, но мне больше всего напоминал Большого Бухарца из «Повести о Ходже Насреддина». Чтобы не цитировать на память, не поленюсь раскрыть книгу и перекатать слово в слово:

«Ростом он мог потягаться с любым минаретом, но был много толще – пояс на его животе едва сходился; он был жирен и румян, имел пухлые щеки, маленькие заплывшие глазки, тупо и вяло глядевшие на мир; по его лицу сонно блуждала самодовольная бессмысленная улыбка, а когда он приоткрывал губы, за ними угадывался толстый, неповоротливый, шепелявый язык; он беспрерывно сопел, вздыхал и кряхтел от излишнего жира, скопившегося во внутренностях».

В тот момент, когда я, размахивая перед Изиным безформенным носом стошекелевой бумажкой, давал последние инструкции, заверещал мой мобильный.

– Рувен! – орал в трубку Йошуа. – Улица Неве Шаанан девять. Бегом сюда. Жду у кафе.

Проулками я помчался на улицу, параллельную той, которую опутал сетью своей агентуры. Откуда только силы взялись? Ведь только что встать не мог с деревянной скамейки.

Йошуа схватил меня за плечо с такой яростью, словно хотел продырявить его насквозь. С другой стороны улицы уже мчался Шалом. В двух словах Йошуа объяснил, что хозяин кафе – при этих словах он ткнул пальцем в сторону сухонького марокканца в кипе, нависшего над стойкой, как призрак – видел сегодня человека, изображенного на портрете. Тот завалился к нему в кафе. Он уже приехал под балдой, нашел кого-то, говорящего то ли по-русски, то ли по румынски.

– Так по-русски или по румынски? – спросил я.

– Наверно, по-русски, – задумчиво сказал хозяин кафе, и его морщинистое лица еще больше сморщинилось. – С ним ведь были двое. Один явно румын, второй – вроде русский…

– Вы по лицу определили, что русский?

– Да нет, я его часто вижу.

– То есть он у вас постоянный посетитель?

– Постоянный, – подтвердил хозяин и глаза у него погрустнели.

– Как его зовут, этого хозяина? – спросил я шёпотом у Йошуа.

– Иоси, – также шепотом ответил мой друг.

– Иоси, – обратился я к нему. – А того, кто на картинке, вы до сегодняшнего дня встречали?

– Нет, – твердо сказал Иоси. – Точно не встречал. У меня память на лица хорошая.

– А русского как зовут?

– Откуда же я знаю… Погодите. – Он обернулся в сторону подсобки и закричал. – Василь! Василь, иди сюда!

Из глубин подсобки выплыл парень лет двадцать пяти с вытянутым лицом, белесый, с большими голубыми глазами и в голубой майке.

– Василий, – обратился к нему Иоси. – Как зовут этого русского парня, который сюда приходит раньше всех. Ну, по утрам.

Я обратил внимание на то, что Иоси называет парня то Василем то Василием.

– Понятия не имею, – отлетил Василь хозяину, – я с ним не общался.

– Ты говоришь по-русски? – спросил я по-русски.

– Слиха? – переспросил Василь-Василий, – извини?.

– Ата медабер русит ? Ты по-русски говоришь?

– Нет, – ответил румын, ибо теперь уже ясно было, что он никакой не молдаванин.

– Тебе знаком этот человек? – Я показал ему портрет.

– Он пришел сегодня около трех, уже хорошо выпивши, с рюкзаком и чемоданом – подсел к одному молдаванину и стал ему жаловаться на евреев. Костерил какого-то Рувена…

– А все же, что он говорил? За что ругал Рувена?