Коллектив авторов - Тайны тысячелетий

На следующий день рабочие были разделены на две партии, одна из которых с наступлением ночи исчезла за чугунными воротами барской усадьбы и вышла из них только через сутки, когда ей на смену туда вошла вторая. Усталые и мрачные входили рабочие со своего „дежурства“, но никто ни о чем не смел их спрашивать — слишком трепетали все перед грозным владыкой. Стало известно только, что каждую ночь с барского двора тянутся целые обозы с землей, которую ссыпают к озеру, а туда ввозят тесаный камень, болты на двери железные — „точно другую усадьбу строить собираются“, хотя вся постройка была уже как будто закончена. Чугунные ворота день и ночь охранялись стражей и ничей любопытный глаз не мог проникнуть за стены усадьбы без воли властелина.

Днем там, в общем-то, все было спокойно, и только с наступлением темноты начиналась кипучая загадочная деятельность, продолжавшаяся почти год. Конечно, и тогда многие в округе догадывались, что „новоиспеченный вельможа“, как крот, под землей „другие хоромы строит“, но где ход в эти таинственные постройки, для чего они делаются — никто не знал. Как только началась эта таинственная ночная жизнь, было отдано строжайшее приказание всем живущим за стенами „феодальной крепости“ — с наступлением темноты запираться в своих помещениях и не сметь отворять ни окна, ни двери до тех пор, пока утром не зазвонит колокол, повешенный над чугунными воротами усадьбы. Только несколько человек „отборных“ опричников целыми ночами стояли в карауле, охраняя тайну своего повелителя.

„Егерская дружина“ Баташева не только рабски повиновалась своему барину, но и действительно проявляла преданность, как бы гордясь безграничной силой и властью своего владыки.

Из архивных книг видно, что на егерей ежедневно отпускалось „из барской экономии“ по нескольку ведер вина, бочонки меда и браги, десятки свиней, баранов и „всякой живности“, а народное предание говорит, что для „ближайших барских услуг“ и „стрелков“ в усадьбе было „море разливанное“. „Барскую службу“ приходилось нести не постоянно, да и то больше ночами, а остальное время все эта шайка только ела, пила, охотилась в окрестных лесах да преследовала своей „любовью“ девушек не только дворовых, но и из ближайших деревень. Никаких жалоб на свою „дружину“ барин не принимал ни от кого — будь жалобщик простой крестьянин или соседний помещик, а, наоборот, всегда готов был встать на защиту своих „молодцев“, которые чувствовали себя под его „властной рукой“ в полной безопасности, какие бы безобразия ни творили.

Только завершив строительство своих „хором“ — как видимых, так и подземных, Баташев привез из Тулы семью — жену с двумя сыновьями. По рассказам людей, знавших ее, эта первая жена тульского купечества была тихая, кроткая женщина, „смиренница“, полная противоположность своему грозному владыке, перед которым она трепетала не менее любого из дворовых. Для нее с детьми была отведена отдельная половина, приставлен целый штат „мамушек да нянюшек“, и после этого барин как бы совсем забыл о существовании жены-купчихи, могущей только „оконфузить“ его перед гостями-вельможами, которые часто целыми неделями безвыездно жили в огромных хоромах новоявленного магната, о сказочных богатствах которого шла молва по всей округе.

В одну из своих частых поездок в Петербург он вступил в масонскую ложу, где состояли членами чуть ли не все аристократы того времени, и благодаря этому завязал знакомство и дружбу с массой влиятельных лиц столицы, которые все чаще стали превозносить ум и щедрость нового вельможи, а некоторые приезжали даже отдохнуть от дел правления государственного в дальнее поместье масона-помещика.

Теперь чугунные ворота не запирались ни днем, ни ночью, и, когда „сам“ был дома, в усадьбе дни и ночи шел нескончаемый праздник, а толпа гостей, начиная со столичных и губернских вельможи и кончая мелкопоместным дворянством, наполняла дом и огромные флигели. Двери были открыты званным и незванным, каждый мог прийти в этот дом, есть, пить и занимать помещение, „по званию ему надлежащее“, сколько кому вздумается. Одним непременным условием для всех было только угождать „самому“, а главное — никогда и ни в чем не сметь ему противоречить. „Купчиха“, как в минуты раздражения презрительно называл жену Баташев, никогда не показывалась гостям, хотя туда часто съезжались окрестные помещики вместе с женами и дочерьми: для них „сама“ была вечно больной, чем и объяснялось ее постоянное отсутствие.

Шумные охоты сменялись катаниями на яликах с музыкой и хорами певцов, шумными обедами, а вечерами шли представления не только пасторалей, но и балетов в огромном каменном театре, где все артисты, включая и „танцорок“, были выбраны из собственных крепостных. Ночами же шли оргии в „павильоне любви“…

В круговерти этой шумной жизни мало кто задавался вопросом — откуда берется та масса червонцев, что рекой текут из рук щедрого вельможи?

Дворовые да заводские рабочие знали лишь, что за барской усадьбой выстроена целая слобода для трехсот рабочих, которых барин привез откуда-то со стороны и, видимо, платил им большие деньги, так как жили они „гостями“. Но вот что было странно: дома ли, в кабаке ли, на гулянье ли можно было видеть только 150 человек, остальная же половина всегда отсутствовала.

Неизвестно, кто был смельчак, решившийся выслеживать „барских рабочих“, но все же скоро выяснилось, что ровно в полночь 150 этих таинственных рабочих отправлялись к одной из башен в задней стене парка и исчезали за ее дверями, а оттуда, один за одним, выходила другая половина и безмолвно рассыпалась по своим домишкам. Долгое время напрасно старались допытаться от кого-нибудь из этих рабочих — куда они ходят ночами и что делают, но и от пьяных даже получали один ответ: мол, своя голова еще не надоела, а „с вашим барином шутки плохи“. Некоторые, вообще, отвечали угрозой „доложить самому“ об излишнем любопытстве дворовых, после чего всякие расспросы прекратились, и эта сторона деятельности Баташева так и осталась бы скрытой от всех, если бы и здесь — как это не раз уже бывало в истории — не оказалась замешана женщина.

Один из этих таинственных рабочих, на свое несчастье, без памяти влюбился в заводскую девушку Грушеньку, которая условием своей благосклонности поставила то, чтобы он рассказал ей, где пропадает целыми сутками и что там делает. Долго клялась она и божилась, что и попу не исповеди не проговорится, и сдался рабочий, рассказал ей все. А спустя немного времени по округе пошла глухая молва о том, что в „подземных хоромах“ устроен монетный двор, где день и ночь вработаются червонцы» теми самыми рабочими, что привез барин с чужой стороны.