Коллектив авторов - Тайны тысячелетий

Немногим суждено когда-либо увидеть «Сан-Франциско-Мару» и его призрачный груз, ибо он покоится слишком глубоко в воде. Тем не менее, среди затонувших судов этот корабль красноречивее всего символизирует трагическую расточительность войны. Он должен навсегда остаться нетронутым, выполняя по иронии судьбы свою последнюю миссию лаборатории по изучению новых форм подводной жизни.

Исследовав корабли извне, мы с Олом начали изучать их изнутри, чтобы найти организмы, характерные для пещер и обитающие теперь там, где раньше жили люди. Такое путешествие было опасным, ибо при малейшем движении поднимались настоящие облака мелкого ила, уменьшая видимость до нескольких дюймов. Даже мощный фонарь не помогал ориентироваться, а ограниченный запас кислорода на глубине 90 футов не оставлял времени для исправления ошибок.

В одно из таких погружений мы исследовали каюты команды «Шинкоку Мару», танкера с феноменальным количеством кораллов, цветущих на палубах. В дополнение к своему обычному фотографическому оборудованию Ол взял 1000-ваттовый фонарь, подключенный к генератора наверху. Пока мы с Олом заплывали в каюты, Кимиу стоял с фонарем у входа в коридор.

Внутри мы обнаружили, что потолок развалился, открыв провода, трубы и другую арматуру. Слой черной нефти, медленно подрагивающий над моей головой, сверкнул и угрожающе задвигался от пузырьков выпускаемого нами воздуха. Несколько хрупких меловых ракушек устроились на ветхой стене. Красные рыбы-белки, днем обычно прятавшиеся в темных щелях, практически не прореагировали на наше присутствие. Одна из них выглянула из своего «кабинета», набитого чашками, тарелками, мисками, украшенными морскими знаками отличия: восходящим солнцем и якорем.

При входе в соседнюю каюту Ол зажег вспышку, и я заметила три необычайно прозрачных креветки с красными крапинками. Взяв одну в руки, я направилась к люку, Ол мягко дотронулся до моего плеча и показал на человеческие кости в каюте: еще одно напоминание о массовой гибели людей во времени трагедии 1944 года.

Множество вопросов, касающиеся экологии лагуны, остались пока без ответа. Один из самых насущных может повлиять на судьбу подводного корабельного архипелага, и сформулировать его можно так: «Насколько серьезно воздействие утечки топлива и загрязнения на природную среду лагуны?»

Одно из последних погружений разрешило мои сомнения. Оно включало в себя 40-минутное исследование «Амагисан Мару», крупного грузового судна, лежащего на глубине 200 футов и до сих пор выливающего малые порции топлива.

Бросив якорь над ним, мы заметили два вида топлива, поднимающегося к поверхности. Первый — нефть из корабельных баков, которая расходилась в виде радужных кругов, рассеивающихся наверху под воздействием волн.

Второй был похож на летучее авиационное горючее, которое растекалось, мерцая голубыми, красными и золотыми огоньками, затем сжималось и через мгновение исчезало.

Наполнив баллоны кислородом, мы прыгнули за борт и стали погружаться в направлении капитанского мостика «Амагисан Мару».

Там мы обнаружили нисколько не поврежденный компас и великолепный латунный телескоп, которые прекрасно сохранились от ржавчины.

Мое внимание сразу же привлекли какие-то мелкие красные водоросли, растущие в еле освещенной щели, и я не заметила, как Ол исчез в коридоре. Когда я подняла голову, то увидела, что он возвращается с предметом, который можно было бы отнести к личной коллекции произведений искусства Посейдона: абсолютно белая фарфоровая ваза с очертаниями хвойных веток и мягким рельефом гор.

Минуту я держала ее в руке, поворачивая и рассматривая, любуясь ею в сочетании с красотой того места, где она была найдена. Затем я передала вазу Олу, который положил ее туда, откуда взял.

На ровной поверхности корабельного корпуса мы нашли отверстие, откуда выходили золотистые шарики топлива. Я подплыла к краю десятидюймовой трубы и заглянула вовнутрь, в то время как оттуда выплеснулась дюжина пузырьков нефти и, поднявшись вверх, исчезла из вида.

Держась за декомпрессионные шланги нашей лодки, я размышляла о будущем гигантского судна, лежащего на дне. Конечно, лучше всего не трогать его грузы. Постепенно рассеиваясь, топливо с течением лет практически утратило свое разрушительное действие, а изъятие его крупных количеств несомненно нанесло бы ущерб морской жизни.

Вечером мы обсуждали судьбу военного снаряжения «Сан-Франциско Мару» и сошлись на том, что безопасный груз следует оставить в неприкосновенности. Пикриновая кислота, находящаяся внутри невзорвавшихся мин, вытечет под воздействием коррозии, не принеся никакого вреда, а вот детонация этих мин имела бы суровые последствия для лагуны.

Уничтожив хотя бы один из кораблей подводного архипелага лагуны, ученые утратили бы прекрасную возможность спустя годы изучать эти памятники войны.

Что станет с фарфоровой вазой, телескопом, мирными подводными могилами, живыми кораллами и растениями? Что будет с самими судами? Как все это защитить?

Для нас ответ ясен: природа сама находит средства, которые подчас не может изыскать человечество, чтобы залечить раны войны. Хватило бы нам терпения не вмешиваться.

На глубине сорока футов я парил над темным остовом корабля, испанского галеона, погибшего два с половиной века назад.

А когда спустился еще ниже, мне в глаза брызнули лучики света — среди корабельных обломков мерцали серебряные капли. Я прикоснулся к одной из них пальцем. Под давлением капелька подалась, а затем внезапно разлетелась на дюжину маленьких шариков.

Ртуть. Этот магнетический жидкий металл, известный древним как «живое серебро», назывался так из-за его блеска и необычайной подвижности.

Когда маленькие шарики разлетелись под моим прикосновением, среди остатков небольших деревянных бочек, сложенных рядами на дне корабля, я заметил еще множество капелек ртути. Мы обменялись взглядами с плывшим со мной Трэйси Боудэном, и он кивнул. Ясно, что капли были остатком груза — большой партии ртути, перевозимой из Старого Света в Новый для извлечения золота и серебра из руды. Поскольку на каждом бочонке было написано название корабля, не представило труда его идентифицировать. «Конде де Толоса», гордость Испании, гробница без малого шестисот душ.

Повернув от погибшего корабля, мы с Трэйси начали медленно подниматься. Поверхность моря над нами, вздымающаяся и рябящая под солнцем, напоминала огромный тигель с расплавленным серебром. Это сравнение было полно печали, поскольку серебро и золото стоили экипажу и пассажирам «Толосы» жизни. Шел 1724 год, а их могилой стала мрачная бухта Вест-Индиан-бей.