Валерий Мигицко - Военные приключения. Выпуск 6

Русский командующий решил не давать времени разгромленному противнику для осмысления происшедшего и извлечения уроков. Он спешил воспользоваться его деморализованностью, непременным следствием поражения, и быстро двинулся к Ротану на захват кораблей десанта.

Вахтмейстер, напуганный подобной перспективой и уже не думая о сопротивлении, бросился туда же.

Отступающему страх приделывает крылья — шведы пришли в бухту раньше русских. Флотилия подошла поближе к берегу, а пехота Вахтмейстера начала поспешно укрепляться поближе к спасительным морским орудиям: вот теперь можно было и встретить Каменского достойным фейерверком!

А Каменский тем временем ходко шел на сближение. Един в двух лицах: одна часть корпуса с авангардом Сабанеева двигалась прямо к морю, а вторая, имея впереди отряд Козачковского, взяла левее, с тем чтобы выйти на правый фланг шведов.

Сабанееву на полдороге попался неприятельский арьергард, наивно полагавший, что он может послужить причиной отсрочки неминуемого. Командир русского отряда разубедил в этом противника в один момент: шведы не выдержали удара и легко покатились к гавани. Вскоре подошел и Козачковский. Каменский снова соединил свои силы в единый кулак.

На требование сдаться Вахтмейстер ответил полууклончивым отказом и тем самым вызвал общую атаку русского корпуса.

Шведская пехота, казалось, с облегчением побежала к судам. Русские заняли гавань и начали обстреливать суда. Те энергично отвечали. Не имея подобной дальнобойной артиллерии, Каменский был вынужден отодвинуться от берега. Здесь остались лишь егеря, которые, рассыпавшись по лесу, успешно стреляли по отходящим от пристани лодкам.

Все, кто успел и кто сумел, погрузились на корабли, и через день те отошли в море. В бесславие…

Севар и Ротан сорвали намерения шведов диктовать собственные условия при заключении мира. Отныне они их только принимали.

Сабанеев же за всю кампанию 1809 года, а более всего за две последние битвы, был награжден орденом св. Георгия 3-й степени. Кроме того, он был произведен в генерал-майоры, а предводительствуемому им 3-му егерскому полку был пожалован «гренадерский бой».

Служба только, можно сказать, начиналась. После финляндской кампании он участвовал в войне с Турцией — брал Шумлу, Рущук. Потом — Отечественная война 1812 года. Заграничные походы 1813—1814 годов, в ходе которых Сабанеев сначала — начальник штаба армии Чичагова, затем — Барклая де Толли. Когда последнего назначили главнокомандующим, Сабанеев продолжал оставаться при нем также начальником штаба. Брал Париж. В послевоенные годы — командир 8-го корпуса.

В 1828 году Сабанеев по болезни вышел в отставку и через год его не стало.

Небо по-зимнему было стылым и серым. Мела поземка. И вдруг из осенних сумерек стали медленно выдвигаться с Ходынского поля офицерские батальоны, строй за строем. Они направились к Путевому царскому дворцу (Петровскому замку), ставшему Академией Жуковского. Ранняя стужа сковала той осенью все лужи по обочине дорог и вокруг Ходынской «парадной площадки», где каждый год отбивают, чеканят, равняют строй те, кто готовится к параду на Красной площади, на святом Кремлевском холме. Метельным вечером шли офицерские батальоны, шли со свернутыми знаменами, молчаливые и усталые. Я уже однажды видел такую колонну около своего дома на Пречистенке, то были офицеры из Академии Фрунзе — почти всех родов войск. Несколько знакомых офицеров («афганцев»-десантников) я тогда даже узнал. Теперь шла колонна одних летчиков с Ходынского поля, которое для авиаторов не только «парадная площадка», но прежде всего поле чести, колыбель воздухоплавания. Мекка пилотов.

Как завороженный, не шелохнувшись, пропускаю перед собой офицерские батальоны. От них веет молчаливой надежной силой, одухотворенной и древней. В их длиннополых одеяниях, в благородном покрое русской шинели, самой красивой на земле одежде, неуловимо напоминающей одеяния подвижников на фресках старого письма, в их старинном битвенном наряде с тусклым золотом на плечах явилась вдруг тайна русской истории с ее суровым смирением, и просветленным подвижничеством. Шли офицерские батальоны, прямые потомки дружинной среды, давшей «Слово о полку Игореве», этого высокого мужского воинского плача, как и все эпические песни. То, что это шли авиаторы, представители рода войск, родившегося вместе с веком, небесные бойцы, усиливало неразрывность ратной отечественной традиции. Шла часть той силы, что древнее христианства на Руси, старше славянской письменности. Ступала армия — ровесница русской государственности, ее оплот, ее душа и надежда. Русь была языческой, а дала Святослава. Россия станет христианской и тысячу лет будет поставлять из своих недр офицеров-подвижников, святых воинов Александра Невского, сына его Даниила Московского, еще одного святого — Дмитрия Донского. Ни одна страна в мире не дала такого количества воинов, причисленных к лику святых, как русская земля. Это поистине святое воинство, давшее князей Даниила Щеню и Михаилу Воротынского, князя Шуйского и князя Пожарского. Россия из Московской стала императорской, и офицеры выдвинули князей Голицына, Шереметьева, Суворова, Потемкина, Кутузова. Стала Россия атеистической и дала величайшего полководца Георгия Жукова.

Офицеры — это часть вечной России, той, что пребывает в веках. Потому все временное, жадное, глупое и нечистое не любит и боится этих просветленных офицерских колонн.

Помню, как перед нами прошла с песнями целая дивизия авиации дальнего действия. Шли и пели. Один офицерский полк за другим. Это было волнующее шествие, из таких рядов когда-то рождались петровские канты. Но теперь у «Жуковки» вид молчаливых, не чеканящих шаг офицерских батальонов почему-то действовал сильней. Быть может, оттого, что через их усталость сквозила самая непобедимая на земле сила — русское боевое смирение.

Метель, снег и офицерские полки. Это видение уже было. Этот исход и крестный путь русского воинства в донских степях и на сибирских равнинах уже стал частью русской судьбы. Теперь даже трижды коммунист не может не отдать должное этим рыцарям Белой мечты, испившим до дна чашу в Харбине, Галиполи, в Сербии и Париже. Выстояв на чужбине своими делами, книгами и жизнью, они заложили нравственный чистый заряд на новое русское тысячелетие. Они верили, что новомученики преобразят и спасут Россию своей жертвенной судьбой. С белыми полками уходил цвет «русских мальчиков» — вчерашние кадеты, студенты, гимназисты, лучшее, что сотворила православная Русь веками усилий.