Александр Холин - Адамантовый Ирмос, или Хроники онгона

Тут одна девочка привлекла внимание Никиты. Она шла не с артистами, а держалась чуть позади толпы, шествующей за нарисованным фургоном, неся в руках сказочно разодетую в дорогие парчовые одежды большую куклу. Причём, девочка была одета в заячью шубку и такой же капор! Что-то до боли знакомое пронеслось в памяти. Ведь бабушка Никиты получила от атамана Каледина точно такую же куклу, чтобы не плакала, когда её отца, бывшего полковника государевой ставки повели на расстрел. Весьма примечательная встреча! Ей так и пришлось остаться в этом мире маленькой девочкой, держащей в руках куклу атамана. Только сейчас она не топтала ногами неповинную игрушку. И всё же губы девочки постоянно шевелились, роняя сакраментальную фразу:

– Папочка! Папочка! Я тоже стану настоящим большевиком! Я обязательно отомщу за тебя!

Может быть, именно эта фраза стала жизненным девизом бабушки? Хотя нет, она была до самой смерти очень добрым, чувствительным и понимающим человеком. Недаром, знаменитый поэт-песенник Евгений Долматовский и Яша Шведов, написавший знаменитого «Орлёнка», песню революционной молодёжи, были её лучшими друзьями. Но она в инфернальном мире осталась всё такой же маленькой девочкой, шедшей в нарисованное будущее за нарисованным фургоном.

Причём, юный образ бабушки был ещё не последним. Шествие замыкал мужчина, одетый, как в подрясник, в мешковину. Так себе человечек, не низок, не высок, не широк, не гладок. По улице рядом пройдёт – глаз не задержится. Одно смущало: идет, будто всю тяжесть земли на плечи взвалил, и ноги чуть не по колено в дороге увязают. Только ноша у человека действительно тяжела: огромный дубовый крест. На таком когда-то Христос был распят. Может быть, за нарисованным театром действительно шагал Симон Киринеянин, которого стражники заставили нести крест Иисуса до Голгофы? Почему же святой тоже шёл к нарисованному будущему?

– Гляди-ка, какое чудо-юдо объявилось, – подал голос Леонид Фёдорович, так же с интересом наблюдающий дорогу-трансформер. – Кого только здесь ни увидишь!

Вдруг над всем этим лубочно-плясовым действом послышался Голос. Он возник ниоткуда, но раздавался одновременно отовсюду:

– Не трогайте его! Это писатель. Он может стать каждым из вас и всеми сразу, но никто из вас не может превратиться в него. Пусть он несёт выбранный им крест. У каждого свой Путь!

Ага, вот к чему весь сыр-бор – понял Никита – ответ на сомнения по поводу таланта и по поводу выбранного пути. Что ж, тут есть над чем поразмыслить. Вслух же он сказал:

– Ну что, товарищ Глинский, не передумали ещё за мной тащиться? А то ведь здесь удобней: еда, девочки опять же и сказочник свой отыскался. Оставайтесь, ведь такие сказки, про коров-русалок, многого стоят!

Тот с тоской оглянулся на так полюбившийся ему французский ресторанчик, но упрямо тряхнул головой.

– Я к вашим услугам, мой друг!

«Мой друг» кивнул и, как ни в чём не бывало, направился к дороге, по которой тащились артисты театра-шапито. Глинский старался не отставать.

Выйдя снова на дорогу, Никита отметил, что от недавнего спектакля не осталось ни следа, ни человека. Это снова была ровная дорога, ведущая… а куда? В светлое нерушимое человеческое завтра, в котором будет жить уже нынешнее поколение? Странно, именно так говорил совсем недавно Никита Сергеевич Хрущёв, стуча каблуком правительственной туфли по трибуне и обещая зажиревшим америкосам «показать кузькину мать!». Интересно, Хрущёв лично был знаком с этой матерью или грозился просто для вящей острастки?

Ну, коль решение уже принято – быть или не быть, идти или не идти – то отступать поздно, да и некуда, если честно сказать. Один выход, правда, уже был предложен Ангелом, то есть Леонидом Фёдоровичем: зависнуть на всю оставшуюся жизнь на «Глинском» пляже со всеми удобствами. Признаться мужу русалки там очень нравилось, как понравится большинству населения планеты. Зачем куда-то идти, зачем добиваться Высшего суда? А есть ли он и нужен ли этот Страшный суд, ведь каждый из нас имеет за плечами столько гадостных поступков и нерешённых вопросов, то к чему их ворошить? Кто старое помянет…

Спутник Никиты всё ещё со щемящей тоской и скупой мужской слезой, не замедлившей прокатиться по гладко выбритой щеке, оглядывался на покинутое милое гнёздышко. Никита усмехнулся про себя: ничего, дружок, любишь кататься – люби и саночки возить. Чем-то твоё профессорское и профаническое философствование напоминает Подсолнуха, только у того, пожалуй, мыслишки позаковыристей.

Впереди дорога вздулась пузырём. Никита с Глинским остановились: что же будет? Вдруг пузырь лопнул и оттуда вынырнул Подсолнух. Собственной персоной! Лёгок на помине!

Леонид Фёдорович от неожиданности сел прямо на дорогу, а Никита отметил, что отзывчивый Подсолнух откликается даже на простую мысль о нём, не говоря уже о том, если позовут.

– Вот тебя-то, любезный, нам только и не хватало! – искренне разозлился Никита. – Сейчас никто выслушивать соображения о твоём подвиге во имя человечества не собирается.

– Мне показалось…, – начал оправдываться тот. – Право слово, мне действительно показалось…

– Тебе показалось, – Никита был непреклонен. – Нам в данный секунд шибко некогда, так что расти туда, откуда пришёл. А поговорить ещё успеем. Я думаю, нам предоставят такую возможность. И я, и наш любезный Леонид Фёдорович внимательно выслушаем твои сентенции. Вполне возможно, чем-то сможем внимательно выслушать и всенепременнейше помочь. Только приставать к путникам посреди дороги – это крайняя невоспитанность! Пойми, для того, чтобы тебя выслушали, надо быть, прежде всего, предупредительным и ненавязчивым.

Немного успокоенный этим обещанием, Подсолнух спрятался в полимерное покрытие, и дорога снова стала гладкой, безлюдной, только чуть-чуть светлее, чем раньше. Может быть, Подсолнух перестал источать в неё словесный яд, а, скорее всего, потому, что здесь недавно прошёл один из святых, и сам Всевышний заступился за него, но идти было легко.

Маячившая вдалеке дымка или лучше сказать марево рассеялось то ли от прогретого к этому часу воздуха, то ли от налетевшего с моря кисейного бриза. Перед путниками возник – сначала качаясь в воздухе, будто мираж, потом всё более выкристаллизовываясь – город, белыми довольно высокими домами своими похожий на современный.

– Послушайте, Леонид Фёдорович, – обратился Никита к понуро шагающему рядом спутнику. – Видите, на побережье раскинулся какой-то город? Думаю, очень даже большой. Почему же никто из пляжных насельников туда не стремился? Вы даже не вспоминали, что рядом с вами есть какой-то порт. А, судя по дворцам, здесь проживают довольно именитые люди. Может, я ошибаюсь, но от такого общества вряд ли кто откажется.