Леонид Фомин - Солнце красно поутру...

— Тук-туку-тук! Тук-туку-тук! — дробно отстукивал дятел по звонкой сушине, будто маленький дровосек без устали тюкал топориком по упругому дереву.

Нина туго опоясалась патронташем.

— Ты не бойся, это только сначала страшно, а потом привыкнешь, — сказала она Наташе. — Я вот ни капельки не боюсь…

— Какая ты смелая, Нинка! — с откровенным восторгом проговорила Наташа, и ее серые, широко расставленные глаза заискрились надеждой. — Мне с тобой и правда не страшно…

Наташа старательно собрала оставшиеся с ночи дрова, бросила на костер. Направилась было к другому, самому дальнему костру, но вспомнила предупреждение Василия Терентьевича не ходить в одиночку и остановилась. Неведомой и жуткой казалась запорошенная снегом тайга. Она вплотную обступила костры и тысячами темных глазниц следила отовсюду — из-под корневищ вывороченных елей, из-под косматых бровей свисающего с сучьев мха, из глубоких провалов между ветвей — следила за людьми, за Белкой, словно ждала: что же они будут делать дальше?

Наташа бегом вернулась к костру.

— Скажи, Нина, что такое парма?

— Как будто не слышала!

— Ну, слышала, а все-таки…

Нина и сама не знала, как толком объяснить, как рассказать про парму, но чувствовала в этом слове, теперь уже редко употребляемом в их селе, нечто тревожное, настораживающее. В это слово старожилы вкладывали свой, особой значимости смысл.

И Нина сказала:

— Парма — это горная тайга, непроходимая… ну, опасная, что ли…

Валя, невысокая, тоненькая, закутанная в пушистый вязаный платок, сидела возле телки, гладила ее по ворсистому лбу, что-то шептала. Она не видела и не слышала вокруг себя никого, кроме этого безропотного и беспомощного существа.

— Давайте приподнимем Белку и травы подложим, — Валя обхватила шею телки, попыталась поднять, но руки от натуги разжались, и девочка мягко шлепнулась в снег.

Нина пошла и наломала стылого лабазника.

— Поешь, Белка, — просяще сказала Валя и поднесла к мокрой мордочке телки хрупкие свернувшиеся листья. Белка почти понимающе посмотрела на девочку дымчатым глазом и лизнула шершавым языком ее красную руку.

— Поешь, милая, — ласково повторила Валя и по листику стала класть лабазник прямо на язык телки.

— Ее, наверно, намяли, — заметила Нина, подавая Вале новый пучок травы. — Эти бычищи кого хочешь затопчут. Ешь, хорошая, да пойдем!

Так, листик за листиком, с ласками да с приговорами Белка съела несколько пучков лабазника, а когда девочки вместе побежали еще за травой, забеспокоилась, призывно замычала и — встала. Вихляясь, пошла следом.

— Белка встала! — радостно закричала Нина, бросила траву, поспешила навстречу.

Девочки окружили телку, обнимали ее, расхваливали на все лады, а она тянулась за травой к Наташиной руке, дружелюбно махала хвостом.

— Пошли, Белка, — позвала Валя и попятилась, заманивая телку травой.

Наташа легонько подталкивала Белку. Нина замыкала шествие, шла с ружьем наперевес, держа его стволом назад — из предосторожности.

Телка едва передвигала ноги, часто останавливалась, ложилась. Но девочки все же ухитрялись поднять ее и снова двигались в том же порядке.

Потеплело. С веток закапало, снег посинел и осел. Перемешанный на вырубе с грязью, он противно чавкал под ногами, сапоги подкатывались.

Нина осмотрелась.

— Ой, парма-то какая смешная!

Тут и Валя с Наташей увидели, что леса-то, по существу, нет, одни коряги, да и те растут вкось и вкривь, а то и совсем лежа.

— Ничего удивительного, это субальпийский лес, — важно объяснила Наташа тоном учительницы географии. — Скоро начнутся альпийские…

Она осеклась: впереди сухо щелкнула хворостина, и все заметили, как мелькнуло и тотчас скрылось за поворотом выруба что-то огромное, темно-бурое. Наташа ойкнула и замерла с полуоткрытым ртом. Валя выпустила из рук траву, бросилась к Белке, крепко прижала к груди ее голову.

Нина проворно развернула ружье, с усилием взвела тугой курок.

Что, если зверь повернет в их сторону?! Еще ни разу в жизни опасность не была такой близкой и такой ощутимо реальной, как сейчас. Уж не сон ли? Ружье ходуном ходило в непослушных Нининых руках, а в душе поднималось, росло унизительное желание закричать.

«Трусиха!» — мысленно обругала себя Нина и шагнула вперед.

— Стойте здесь. Я сейчас.

— Кто там?! — белея от страха, прошептала Наташа и, ожидая, что Нина вот-вот выстрелит, прикрыла ладошками уши.

С трудом переставляя ноги, словно подталкиваемая в спину, Нина прошла до поворота. Остановилась — впереди все тот же пустынный, взрыхленный копытами телят выруб. Окинула взглядом обочину — и похолодела: по левую руку от выруба, в редком молодом осиннике, стоял белоногий бык.

Не сразу Нина сообразила, что видит лося. А когда убедилась в этом, рассмотрела его короткое покатое туловище, мощную длинную шею с большой горбоносой головой и навостренные уши — отлегло от сердца.

— Ух, как здорово ты меня напугал! — выдохнула Нина и села на торчащий из снега камень. Разом ослабла, ружье показалось невероятно тяжелым, и она привалила его к камню рядом с собой.

— Идите сюда! — крикнула Нина подругам.

Но лось не стал ждать, когда подойдут девочки, сорвался с места и крупной рысью побежал в чащу.

На вырубке показались два всадника. Впереди на веселом буланом жеребчике ехал Василий Терентьевич, за ним — Витя Пенкин. Наташа поспешила навстречу и принялась возбужденно рассказывать о только что пережитом.

— Лосей тут побольше, чем наших телят, — сказал Василий Терентьевич. — Бояться их нечего. И потом, ведь с вами была Нина…

Нина опустила глаза.

Учитель спрыгнул с лошади, передал повод Наташе, шагнул к телке.

— А ведь правда подняли вы свою Белку. Смотри-ка, даже жуется! Что же, тогда вперед!

Первая альпийская поляна оказалась совсем рядом, и через полчаса небыстрого хода отряд был на ней. Девочки невольно засмотрелись на обширную луговину, густо утыканную, точно вениками, раскидистыми кустами чемерицы. Вдали сквозь туманы неясно проступали пологие скаты гор, тоже свободные от леса и тоже засыпанные снегом.

Просторно и вольно было здесь, в заоблачной высоте, непривычно для глаза после тайги, столько простора и света! Но сердце не ликовало — его сжимала тревога. Неужели на погибель гнали сюда ребята колхозное стадо? Вот ты какой коварный, далекий Кваркуш! Весь белый, холодный, как Антарктида.

Здесь, на первой поляне, были дом, скотный двор и просторный загон, огороженный пряслами. Поляна некруто скатывалась куда-то вниз, в белесый туман. Потом ребята узнали, что нижним краем она постепенно переходила в глубокую долину, где начинается стремительная речка Цепёл. Потому и поляны Цепёлские. Еще есть Язьвинские поляны, тоже так названные по имени реки, но они отсюда далеко, по ту сторону Кваркуша.