Уилбур Смит - Глаз тигра

Несчастный плотник и его сыновья были вынуждены сопровождать груз. Субахдар вспоминал, что как только дорога вошла в густой лес, полковник спешился и отвел троих ремесленников за деревья. Раздалось шесть пистолетных выстрелов, и полковник вернулся один.

Я оторвался от чтения, чтобы на минуту поразмышлять о характере галантного полковника. Мне очень хотелось его представить Мэнни Резнику, так много было у них общего. Эта мысль вызвала у меня улыбку, и я снова погрузился в чтение.

Конвой достиг Аллахабада на шестнадцатый день, и полковник воспользовался своим положением, чтобы его груз, под видом срочного, был погружен на поезд, идущий в Бомбей. После этого, он со своей небольшой командой вернулся в Дели. Спустя шесть месяцев капитан Лонг, заручившись поддержкой младшего офицера Рам Паната, выдвинул обвинения против командующего. Мы можем предполагать, что воры поссорились. Полковник Гудчайлд решил, что доля одного не делится на три. Как бы там ни было, никто не мог сообщить о месте пребывания сокровищ.

Суд, происходивший в Бомбее, стал знаменитым процессом, и о нем много писали как в самой Индии, так и в метрополии. Тем не менее, слабым местом обвинения было то, что украденное не было обнаружено, а мертвые хранили молчание.

Полковника оправдали, но вследствие скандала, он был вынужден уйти в отставку и вернуться в Лондон. Если ему и удалось прихватить с собой «Великий Могол» и золотой трон, то описания его дальнейшей судьбы свидетельствуют об обратном. Богатым он не стал. Вместе с небезызвестной в городе особой, он открыл игральный дом на Бейсуотер-роуд, который вскоре получил дурную репутацию.

Полковник сэр Роджер Гудчайлд умер в 1871 году, по-видимому, от третичного сифилиса, который он приобрел еще во время славной карьеры в Индии. Его смерть заставила вновь заговорить о сказочном троне, но вскоре слухи прекратились, ввиду отсутствия доказательств, и лишь иногда шепотом передавались от одного игрока к другому.

Видимо, это рассказ следовало озаглавить «Сокровища, которых никогда не было».

– А вот и были, – подумал я счастливо. – Были и есть, – и я принялся еще раз перечитывать начало, делая на этот раз подробные заметки для Шерри Норт.

Она ждала меня, когда я вернулся, сидя в задумчивости в кресле у окна, но как только я вошел, кинулась ко мне.

– Где ты пропадал? – потребовала она ответа. – Я сижу уже целый вечер, сгорая от любопытства.

– Ты не поверишь своим ушам, – сказал я и подумал, что она готова на меня наброситься.

– Харри Флетчер, даю тебе десять секунд, чтобы ты кончил свои пустые вводные речи и изложил самую суть – иначе я выцарапаю тебе глаза!

Мы проговорили далеко за полночь, и к тому времени пол был покрыт разбросанными листами бумаг, по которым мы ползали на четвереньках. Здесь была навигационная карта архипелага Сент-Мери, копии изображений «Света Зари», заметки, которые я сделал на основании описания кораблекрушения, и те, что принес из читального зала Британского Музея.

Я достал свою походную фляжку и мы пили «Чивас Регал» из пластикового стаканчика крышки, споря и обсуждая наши планы. Мы пытались угадать, в какой части судна были сложены пять ящиков, размышляя, как оно разбилось о риф; какая часть была затянута приливом в пролом, а какая свалилась с внешней стороны рифа в морскую пучину. Я сделал наброски дюжины возможностей и начал составлять список необходимого для экспедиции оборудования, к которому постоянно что-то приписывал, по мере того, как что-то новое приходило мне на ум, или что-то предлагалось Шерри.

Я совсем позабыл, что она должна быть отличной аквалангисткой, но она тут же в разговоре об этом напомнила. Я понимал, что она не будет праздной пассажиркой в моей экспедиции, и мои чувства к ней пополнились профессиональным уважением. Воодушевленное настроение смешалось с чувством товарищества, усиленное физическим тяготением нас обоих друг к другу.

На бледных щеках Шерри от волнения выступил румянец, и мы плечом к плечу, ползали на коленях по ковру. Она повернулась ко мне что-то сказать. Она смеялась, и в ее синих глазах плясали огоньки, всего в нескольких дюймах от моих.

И вдруг оказалось, что все золотые троны и легендарные алмазы должны дождаться своей очереди. Мы оба узнали это мгновение и, не стесняясь своих чувств, повернулись друг к другу. Нас охватила лихорадка нетерпения, и мы стали любовниками, не поднимаясь с пола, прямо на рисунках «Света Зари». Наверное, в отмеченной печальной звездой судьбе судна, это был самый счастливый момент.

Когда, наконец, я поднял ее и отнес в постель, где наши тела слились еще раз под мягким одеялом, я осознал, что все мои многочисленные предшествующие любовные упражнения были сущей ерундой. То, что я только что пережил, было выше простого удовлетворения плоти – это был праздник духа. Если это не было любовью, то нечто самое близкое к ней, из того, что мне было известно.

Мой голос звучал глухо и нетвердо, когда я попытался объяснить ей это. Она лежала тихо, прижавшись к моей груди и слушая слова, которые я ни разу не говорил никакой другой женщине. Она крепко сжала меня, когда я кончил говорить – это был недвусмысленный приказ продолжать. По-моему, я еще продолжал говорить, когда мы оба уже спали.

С высоты Сент-Мери напоминает причудливую рыбу из бездны океанских глубин – широкое, уродливое, с короткими плавниками тело, странный хвост и огромный рот, несоразмерный с остальным туловищем. Рот – это Грэнд-Харбор, порт и город, примостившиеся вдоль челюстей. Железные крыши вспыхивали подобно сигнальным огням среди зеленого полога растительности. Самолет описал над островом дугу, и взгляду пассажиров предстала панорама ослепительно белых пляжей и такого прозрачного моря, что каждая деталь рифа и глубин превращались при взгляде с такой высоты в огромное сюрреалистское полотно.

Шерри прижалась лицом к иллюминатору и восторженно вскрикивала, когда лайнер начал снижаться над плантациями ананасов, где женщины на минуту оторвались от работы, чтобы взглянуть вверх на нас.

Наконец, самолет коснулся земли и покатил к крохотному зданию аэровокзала, вывеска на котором извещала: «Остров Сент-Мери – жемчужина Индийского Океана». Под вывеской стояли еще две, не менее драгоценные жемчужины.

Я дал Чабби телеграмму, и он встречал меня вместе с Анджело. Анджело бросился к барьеру, чтобы обнять меня и вырвать у меня из рук чемодан. Я представил ему Шерри. Манеры Анджело тотчас изменились до неузнаваемости. Здесь на острове из всех признаков красоты выше всех ценится лишь один. У девушки могут быть кривые зубы или косые глаза, но если у нее светлая кожа, то у нее отбоя не будет от ухажеров. Светлая или, как здесь говорили, ясная кожа могла быть усыпанной угрями, но ценился именно ее оттенок, а Шерри была обладательницей самой светлой кожи, какую когда-либо видели на острове.