Поль д'Ивуа - Аэроплан-призрак

Инспектор, делая ударение на каждом слове и поглядывая то в письмо, то на окружающих, прочел: «Моя обожаемая Лизель»…

— Ложь! Ложь!.. Я никогда не писал ничего подобного! — неистово воскликнул инженер.

Но полицейский невозмутимо продолжал: «Я люблю тебя одну. Но подумай только, в этих Фэртаймах — все мое будущее, мое состояние, моя репутация. Ты говоришь, что любишь меня. Пусть же твоя любовь не чинит мне препятствий. Мне непременно нужно жениться на этой маленькой Эдит. Разве ее миллионы будут принадлежать только мне? Не только мое состояние, но и моя слава будут твоими, моя дорогая Лизель. Пройдет совсем немного времени — и мы снова будем вместе. Это все, о чем я прошу.

Тот, кто никогда никого не полюбит, кроме тебя… Я люблю тебя. Ф.».

Инженер подошел к Вуду и стал смотреть через его плечо в письмо.

Взгляд его блуждал. Несколько раз он прикладывал руку ко лбу, как бы для того, чтобы успокоить невыносимую боль; затем проговорил каким-то глухим, неестественным голосом:

— Да, это мой почерк… И все же, клянусь моей честью, я не писал этого.

Полицейский холодно заметил:

— Старый прием. Отрицание таких неоспоримых доказательств не поможет вам.

Но Франсуа оборвал полицейского таким повелительным и энергичным жестом, что насмешка замерла на губах англичанина.

— Это письмо — фальсификация, фальсификация, слышите?! Все ложь! — закричал юноша.

Он подошел к лорду Фэртайму.

— Поверьте мне, я прошу вас! Мне нет дела до других!..

Лорд казался смущенным. По выражению его лица, по легкому движению головы Франсуа догадался о том, что происходит у него в душе:

— Вы не верите мне…

— Надеюсь, что вы сумеете опровергнуть выдвинутые против вас обвинения.

Мучительно вскрикнув, инженер упал в кресло.

— Вы надеетесь?.. Значит, вам кажется возможным, чтобы я написал это гнусное письмо…

— Вы преувеличиваете, мой бедный друг… Любовь…

— Не надо примешивать к этому любовь, — гневно перебил его Франсуа, — вы были так добры ко мне, оказали столько доверия… Мисс Эдит так чиста… И вы считаете, что я мог бы солгать вам, воспользовавшись вашим расположением…

Инспектор подумал, что было бы неплохо прекратить этот затянувшийся разговор.

— Будет лучше, если вы прибережете свои аргументы для суда, — решительно заявил он.

Франсуа закрыл глаза, стиснул руки, как бы подавляя приступ невыносимой боли, и голосом, в котором слышались рыдания, пробормотал:

— Вы правы!..

Поклонившись лорду с кротостью, которая выражала больше отчаяния, чем слова, он вымолвил:

— Прощайте, лорд… Прощайте…

И, не дожидаясь ответа, обратился к полицейскому:

— Я готов следовать за вами.

Вдруг все трое невольно вскрикнули. Дверь распахнулась, и на пороге появилась Эдит, вся в слезах, но со сверкающими глазами.

— Эдит! — сурово окликнул ее Фэртайм.

Но бедная девушка, всегда тихая и кроткая, так посмотрела отцу в глаза, что тот почувствовал себя смущенным. Он понял, что горе изменило его дочь.

— Простите, что я не слушаю вас, отец, — медленно произнесла она голосом, зазвеневшим жалобно, как разбиваемый хрусталь, — но в нем вся моя жизнь, и я хочу, чтобы он знал, что я его люблю, несмотря на все обвинения… и вместе с ним буду бороться с ложью!

Франсуа смотрел на нее, как потерянный. Он не мог произнести ни слова. Тогда девушка подошла к нему, заставила его пригнуться и обняла в последний раз. Затем стала в сторону и, высоко подняв голову, не вытирая слез, гордо сказала:

— Ступайте, Франсуа.

Франсуа, а за ним Атлей Вуд покинули комнату.

— Ох, Марга! Ты становишься сентиментальной. Сначала ты одобрила мой план, а теперь у тебя такой вид, точно ты черт знает кого похоронила. Объясни мне, пожалуйста, чем вызвана эта резкая перемена?

Молодая женщина пожала плечами.

— Как я вам могу объяснить то, чего сама не понимаю?

Фон Краш яростно топнул ногой по ковру и гневно-насмешливым тоном закричал:

— Черт бы побрал всех женщин! В каждой из них живет дух противоречия!

Немец и его дочь сидели в роскошной комнате. Из открытого настежь окна была видна набережная Виктории, мост и станция подземной железной дороги Блэк-фрайерс, а по другую сторону Темзы, лениво несущей свои мутные воды, виднелись Гуде, Соутварк и Ватерлоо. Барки, пароходы, катера и лодки беспрерывно сновали по реке, оттуда доносились то удары колокола, то пронзительные свистки, то заунывный вой сирены.

— Попытаюсь-ка я немного разогнать туман в твоем маленьком умишке! Когда этот французишка…

— Оставьте, пожалуйста!

Фон Краш громко расхохотался.

— Понимаю!.. Будущего зятя нельзя называть французишкой… Превосходно, пусть будет по-твоему! Когда французский инженер отказался от твоей руки…

— Зачем вспоминать об этом?

— Чтобы найти булавку, которая тебя колет. Так вот, после той неудачи, сознайся — ты почувствовала себя очень уязвленной. Я же сказал тебе: дочь моя, не мучай себя, я доведу этого мальчика до того, что он будет смотреть на твою любовь, как на желанный дар небес. Тогда я изложил тебе мой план, который ты вполне одобрила.

— Нет, нет! — резко перебила она отца.

— То есть как это нет! Ты…

— Я только покорилась вам, папа… Если бы можно было придумать что-нибудь другое, будьте уверены…

— Ты бы, конечно, предпочла это!.. Да и я тоже, может быть! Но к чему рассуждать о том, чего нет! В конце концов ведь ты уже согласилась.

— Ну, допустим.

— План мой в общих чертах состоял в том, что я должен был действовать, во-первых, как глава сыскной службы в Германии, во-вторых, как отец — следовательно, мне нужно было приобрести для отечества знания и ум этого человека, а для дочери — мужа.

Маргарита с грустью опустила голову.

— Чтобы достигнуть этой двойной цели, я и подумал: нужно, чтобы Франсуа д’Этуаль был обесчещен. Если его приговорят к чему-нибудь вроде ссылки, он несомненно возненавидит нацию, осудившую его. С другой стороны — старый англичанин Фэртайм не слишком будет настаивать на том, чтобы его дочь вышла замуж за каторжанина. И в заключение — Франсуа будет вырван и у Англии, и у своей невесты.

— Ценой каких мук! — глухо пробормотала молодая женщина.

— Ба, милочка, чтобы сделать яичницу, нужно разбить яйца! После шестинедельного заключения, допросов, очных ставок и т. д. молодой человек послезавтра предстанет, наконец, перед судом. Напрасно обвиняемый протестовал, уверяя в своей невиновности, заявлял, что он стал жертвой гнусной клеветы — улики, которые я сфабриковал, были неопровержимы.

Фон Краш довольно потер руки.

— Но чем я горжусь больше всего, так это тем, что нанес ощутимый удар по чувствам бухгалтера Тираля! Его показания были в пользу обвиняемого. Он долго жил с ним под одной крышей, они работали на одну фирму… И он тоже высказался за возможность таинственной мести, вызвав тем самым сомнения у следователя. Ха-ха, но я был там, Лизель находилась у меня под рукой!