Африкан Бальбуров - Черная пасть

— Дайте клятву, что отныне и вовеки ваши буряты не будут разорять гнезда моих подданных. Вы убедились, что они и ваши верные защитники. Вы должны навсегда запомнить, какого наказания заслуживает негодяй, кто нарушит эту вашу клятву!

Взмахнул рукой Хан Шоргоолзон — и тут же появился двойник мальчишки. Поставили его на площадь перед дворцом хана, раздели и привязали к столбу. Поднялся Хан Шоргоолзон на крыльцо своего дворца и крикнул что-то. Тотчас же со всех сторон ринулись на мальчика полчища муравьев — и за какие-нибудь минуты от него остались одни белые кости! Подозвал полумертвого от страха мальчишку Хан Шоргоолзон и сказал:

— Знай, что муравьи способны и на такие дела. Вот как могли они наказать тебя за твой несмываемый грех, но ты отныне не тот, а другой мальчик — тот съеден муравьями. И ты дашь мне слово, что отныне никогда и никому не будешь вредить в лесу!..

Чимит наелся сочной прохладной ягоды-черники, его потянуло на сон. Прилег было, но тут в уши как громом ударило: «Какой же ты сын казака, если у тебя так просто отобрали коня!»

Чимит вскочил. «Коня надо выручать!» — засело в нем гвоздем. Убегая от «ангелов», он ломился напрямик — через кустарники, ломая ветки и сучья, а теперь шел совсем по-другому. Если бы кто наблюдал за ним со стороны, тот сказал бы, что мальчик скользит по тайге с осторожностью соболя, преследующего добычу. Вся древняя наука охотника, скрадывающего зверя, непостижимым образом пришла мальчику на помощь.

Чимит подкрался в тот момент, когда бандиты собрались двигаться дальше. Подполковник подвел коня к валежине, забрался на нее и с неожиданной ловкостью вскочил в седло. «Ангелы» взялись с обеих сторон за стремена. Они поступили, как настоящие казаки. Бывает — остался без коня казак. Что делать спешенному? Он хватается за стремя товарища, бежит огромными прыжками, с силой отталкиваясь. Такому учатся с малых лет. Но ведь то — казаки!..

Подполковник сначала заставил коня идти ход о ю — мелкой переступью, быстро семеня. Ход а — намного быстрее, чем обыкновенный шаг. Потом же он перешел на рысь. «Ангелы» побежали. «Долго не продержитесь!»— со злорадством подумал Чимит.

Не прошло и получаса, как выбились «ангелы» из сил. Видно, требовать стали, чтобы остановил подполковник коня. Но послышался яростный окрик, всадник с силой ударил коня лозой, и тот рванул что есть сил махом. Тот, что бежал справа, оторвался сразу же, второй держался некоторое время, но сорвался и полетел кувырком. Какое-то время «ангелы» стояли неподвижно, ошеломленные, как бы застывшие. Потом отчаянно замахали руками, выкрикивая ругательства, сорвали из-за спины винтовки, открыли стрельбу. Но подполковник уже скрылся за выступом скалы.

Чимит вздохнул посвободней — он ужасно боялся, что попадут в коня. Когда же подполковник ускакал, Чимит тихо засмеялся: без «ангелов» ему коня не укараулить. Человек один ничего не может сделать — как бы ни крепился, он должен спать...

Остановился подполковник на берегу того самого озера, откуда бежал Чимит, вызвав ужасную ярость Джекобса. Вечер был светлым, и «родной племянник великого путешественника», а точнее его однофамилец, с жадностью кинулся ощупывать дрожащими руками несомненные следы того, что здесь лагерем стояли американцы: валялись консервные банки, которые подполковник поднимал с земли, запускал грязный палец и тщательно облизывал; поднеся к глазам одну из банок, подполковник вздрогнул — торжествующий возглас огласил берег пустынного озера.

— Я спасен! — кричал он.

На банках было написано: «Изготовлено в США». Когда же в руки попала скомканная страница газеты, подполковник осторожно её разгладил и, испустив долгий радостный вопль, к ужасу Чимита, стал прыгать на одной ноге, повторяя: «Вашингтон пост»! «Вашингтон пост»! «Вашингтон пост»!

Чимит осторожно отполз. У бурят к сумасшедшим относились с мистическим ужасом — в человека ведь вселился злобный дух! Перебежками между кустами приблизился к уныло стоящему на привязи коню. Дрожа всем телом, вскочил в седло, и пустился вскачь, не оглядываясь, будто толстый подполковник, выкрикивавший непонятные слова и облизывавший банки, мог догнать, схватить его.

Было далеко за полночь, когда Чимит, приехав в Устье, большое село на берегу Байкала, нашел девятый дом с краю и пять раз стукнул в окно. В доме зажгли свет, скрипнула дверь, и на крыльцо вышел человек. Сонным голосом встревоженно спросил:

— Эта-та кого там принесло?

— От Бадмы Галанова!

— Вот эт-та да-а! — восхищенно откликнулся, спрыгивая с крыльца, хозяин и поспешил распахнуть ворота.

Чимит взялся было за луку седла, чтобы сойти с коня, по вдруг у него закружилась голова, он упал бы, не подхвати его сильные руки.

— Да ты же... Спишь! — словно издали донесся до сознания Чимита голос, странно знакомый, добрый, даже ласковый, но встревоженный — чей же это голос? как зовут хозяина? почему не может Чимит вспомнить его имя?..

...Говорят, солнце будит человека, даже спрятавшегося от него за каменные стены, в нору, в подземелье. Но никто Чимита не прятал никуда. Он проснулся на широкой лежанке русской печки. Было уже за полдень. Изба Иннокентия Бутырина, просторная и чистая, была вся залита солнцем, вся блистала, искрилась. Казалось, блеск этот шел не только от окон, но и от покрашенных светло-желтой масляной краской стен, от потолка, оттого, что пол был выскоблен тоже до светлой желтизны. Ярко блестел начищенный самовар, пофыркивающий струйками пара, блестел медный поднос, на котором громоздилась горка только что нарезанного пшеничного свежего хлеба, а за столом чинно, степенно сидели мужики. От всего этого на душе Чимита стало светло. Он улыбнулся дяде Иннокентию радостно.

— Ну, паря, давай знакомься! Это командиры партизанские, — сказал дядя Иннокентий, обводя взглядом семерых мужиков. — Это сынок Бадмахи Галанова. С отцом мы в японскую бедовали, помесили грязищу маньчжурскую, попили ханшиуу, яз-зви ее дери, дрянной китайской водки из гаоляна... Ну, садись, паря, подкрепляйся!

Хозяйка внесла большую деревянную чашу с дымящимися пельменями.

— Чем богаты, тем и рады! — с поклоном проговорила она. Чимиту показалось, что хозяйка пропела эти слова. Мужики стали накладывать пельмени в глубокие деревянные чашки. Чимиту пельмени наложила сама хозяйка.

После обеда Чимит рассказал все, что видел в американском отряде и что передавал отец.

— Ну, мужики, подумали? Давай говорить будем! — после нескольких минут молчания сказал Бутырин.

— До ущелья Согжоев, кажись, сутки ходу? — уточнил один.

— Ежели долгий бой — нам будет хана. Патронов мало. Надо придумать наподобие летнего грома: трах-бах! Шуму чтоб было — до небес! — заметил другой.