Ольга Куно - Горький ветер свободы (СИ)

Как я поняла, места на постоялом дворе были заказаны для нас заранее; не иначе Илкер или его даже хозяин (как его там? Кажется, Селим-паша) успел отправить сюда гонца. Однако дорогу до места ещё следовало найти. Чтобы расспросить торговца, расположившегося у дверей своей лавки, мы остановились напротив храма. Светлое одноэтажное здание с круглой крышей, и возле него — высокая башня, наверху которой находилась открытая всем ветрам площадка. Такие башни существовали при храмах для того, чтобы любой человек мог, поднявшись, приблизиться к богу. Вот только все окна почему-то были занавешены чёрное тканью. Прямоугольный кусок чёрной материи был также прикреплён к каменной стене башни, и его периодически принимался трепать ветер. Странный контраст. Вроде бы в Остане я не видела ничего подобного. Хотя могла, конечно, просто не заметить. Да и вообще, много ли я успела там увидеть?

— Что это? — спросил у торговца Ренцо, указывая как раз на ту самую чёрную ткань. Ага, стало быть, нормой жизни это здесь не является, и я не единственная, кто обратил внимание на данную деталь. — В городе траур?

— Скорее в самом храме, — с грустью ответствовал торговец. — Вчера одна девушка спрыгнула с самого верха. — Он устремил взгляд на башню. — Её не было ещё и семнадцати лет.

— Известно, почему она так поступила? — хмурясь, спросил Ренцо.

Торговец кивнул.

— Она была рабыней. Хозяин обратил внимание на её красоту, ну и… — Он замолчал, дескать, сами всё понимаете. — Нет, он, конечно, был в своём праве, — понизив голос, продолжил он, обращаясь исключительно к галлиндийцам, — но я, признаться, не одобряю такого поведения. Жестокость по отношению к рабам к добру не приведёт, не зря в некоторых городах за неё стали наказывать по закону. — Он опасливо покосился на наших арканзийских спутников, после чего более нейтральным тоном произнёс: — Вот потому и траур.

От услышанной истории мне стало основательно не по себе. На глаза даже навернулись слёзы, так живо я представила эмоции, испытанные совершенно незнакомой девушкой в последние минуты её жизни. Никогда прежде я не замечала за собой такой сентиментальности. Но, видимо, слишком легко оказалось сейчас отождествиться с той неизвестной рабыней… Я медленно подняла взгляд и заворожённо посмотрела на открытую со всех сторон площадку.

Вот оно, идеальное решение. И как это только сразу не пришло мне в голову? Главное получить возможность подняться на такую башню, но раз туда пускают рабов, это должно мне удаться…

Меж тем торговец объяснил нам, как проехать на постоялый двор. Оказалось, что именно на его территории находился привлекший наше внимание храм. Постоялый двор предназначался в частности для знатных господ и, кроме всего прочего, обеспечивал их возможностью вознести свои молитвы, не выходя для этой цели на переплетение городских улиц. Судьба определённо была ко мне благосклонна.

Рабов, разумеется, селили отдельно от их господ. Господа с комфортом отдыхали в комнатах второго и третьего этажа; все их распоряжения выполняли здешние слуги. Рабов же устраивали на первом этаже, для каковых целей были отведены две комнаты — одна для мужчин, другая для женщин.

В то время как господ и их свободных слуг повёл наверх один из хозяев двора, нас препоручили здешнего надсмотрщику. Тот сразу же повёл нас в предназначенные для рабов помещения. Сначала завёл Берка и Юркеза в спальню, отведённую для мужчин. Я успела мельком заглянуть туда, пока они заходили через распахнутую дверь. Просторное помещение, главным образом заполненное лежащими на полу матрасами. Она были разложены в несколько рядом; некоторые пустовали, на других сидели или лежали рабы, а рядом валялись мешки со скудными пожитками. Дверь за новичками закрылась и была заперта, после чего мы направились к точно такой же комнате, только женской.

В течение всего этого непродолжительного пути я приглядывалась к здешнему надсмотрщику. Вёл он себя вполне корректно, даже вежливо, а у него на шее висел камень с вырезанным на нём изображением дерева — религиозный символ. Стало быть, человек он набожный. И я решилась.

— Скажите, господин, — робко произнесла я, держа глаза долу. Язык с трудом слушался, голос звучал хрипло: так я отвыкла разговаривать. — Дозволено ли рабам возносить молитвы в храме?

Надсмотрщик посмотрел на меня с интересом и, кажется, благосклонно.

— Конечно, — заверил он. — Перед господом все люди равны, и каждый из них имеет право помолиться ему под куполом или под небом.

Это было традиционное выражение. «Под куполом» означало под крышей основного здания храма. «Под небом» — В башне, на приближённой к небесам площадке.

— Это непреложный закон веры, — наставительно добавил надсмотрщик.

— В таком случае могу ли я вознести свои молитвы под небом прямо сейчас, прежде чем отдыхать после путешествия?

Я добавила взгляду робкой надежды.

— Конечно, дитя моё, — умилился надсмотрщик. — Можешь оставить свои вещи на спальном месте и пройти со мной.

Так я и поступила. Так и не выходя на улицу, мы по какому-то внутреннему коридору прошли в башню и остановились возле высокой винтовой лестницы. Внизу караулили двое — смотритель и смотрительница.

— Рабыня хочет подняться и вознести свои молитвы, — известил их надсмотрщик.

У тех не возникло ни малейших вопросов: сообщение было воспринято как должное. Смотрительница коротко меня обыскала, дабы убедиться, что я не пронесу наверх оружие. Стандартная процедура в храмах, и, надо сказать, особенно унизительной сейчас, когда я проходила её в статусе рабыни, она мне не показалась. Затем меня пропустили к лестнице.

— Когда ты спустишься, — произнёс напоследок надсмотрщик, — один из служащих укажет тебе дорогу в комнату.

«Служащих, как же, — подумала я. — Скорее уж стражников». Впрочем, это уже было неважно. Возвращаться я не собиралась.

Ступенек было много. Я не считала, но думаю, что все сто, а, может, и больше. Добравшись до верха, я подошла к каменному ограждению и остановилась, стремясь отдышаться. Перила располагались на уровне моей талии. Случайно упасть — очень маловероятно, а вот сброситься намеренно — вполне реально.

Всё никак не способная восстановить дыхание, я посмотрела вниз. Голова сразу же начала кружиться. Высоко. Я инстинктивно отпрянула от ограждения, но сразу заставила себя вернуться. И снова посмотрела вниз. Круглая крыша храма, двор, переплетение городских улиц. Движущиеся по ним люди кажутся маленькими. Вон кто-то поехал на джамале… Я зажмурилась. Прыгать резко расхотелось. Эх, нечего было останавливаться, чтобы отдышаться! Право слово, какой в этом смысл, если всё равно пытаешься покончить с собой? А теперь, когда я успела постоять, оглядеться и задуматься, стало жутко.