Ежи Зюлковский - Группа «Михал» радирует

Весной 1940 года в Латвии начала меняться политическая обстановка. Жившие здесь немецкие меньшинства, так называемые балтийские немцы, стали выезжать в рейх. Среди латышей ширились просоветские настроения.

После бегства немецкого населения влияние фашиствующих и пронемецки настроенных элементов и организаций значительно ослабло. Левые силы начинали приобретать все больший авторитет и укрепляли свои позиции. В августе 1940 года вновь избранный парламент принял решение о присоединении Латвии к СССР на правах союзной республики. Мы оказались на территории Советского Союза.

Вскоре нас известили о переводе из пограничного района в глубь территории СССР. А через несколько дней эшелон уже увозил нас на восток.

Утром 5 сентября поезд остановился где-то на запасных путях. На станции мы увидели надпись: «Козельск». Построились в колонну и зашагали по дороге. За час миновали городок с широкой главной улицей сплошь из деревянных домов. Потом перешли мост и вдали, на холме, увидели старинный монастырь. Когда голова колонны приблизилась к воротам, на стены монастыря высыпали люди в польских мундирах. Это были интернированные из литовских и латышских лагерей, прибывшие незадолго перед нами. Посыпались вопросы о друзьях, о родственниках. Выкрикивались имена — искали знакомых.

Раскрылись ворота. Перед нами широкая улица, по сторонам переулки, вдоль них небольшие деревянные строения — целый город. На главной улице несколько двухэтажных домов, тут же каменное здание, как выяснилось позже, — больница, чуть дальше дом с большими окнами — клуб.

Нам выдали чистое белье, матрацы и развели по комнатам. Летчиков, от подпоручника до капитана, расквартировали в двухэтажном деревянном здании напротив церкви.

На моем этаже собрались парни моего года призыва — Збышек Романовский, Игорь Мицкевич, Сербей и Куровицкий, а также Герич и Ясинский из демблинской школы подхоронжих, Медард Конечный и Лопацинский из 5-го полка, Тадек Юскевич и несколько подхоронжих, призванных из запаса.

Устроившись в комнате, мы пошли осматривать лагерь, разыскивать знакомых.

Старшие офицеры, от майора и выше, получили в свое распоряжение целое крыло больничного здания. В одном из одноэтажных домов находился пункт бытовых услуг: сапожники, портные и парикмахерская. Немного в стороне стояла баня, а у ворот — склады и госпиталь. У одного из блоков была расчищена площадка со столбами для волейбола и турником. Мицкевич тут же несколько раз крутанул «солнце». На обратном пути мы обнаружили еще и кухню, откуда вкусно тянуло щами.

Вскоре устроили собрание, на которое прибыл представитель из Москвы. В своем выступлении он подчеркнул, что мы по-прежнему считаемся офицерами, интернированными в нейтральной стране, чем и определяются наши бытовые условия. Внутри лагеря у нас будет соблюдаться самоуправление. Комендатура принимает на себя заботу о провианте, лекарствах, помещениях и отоплении, мы же должны поддерживать порядок на территории лагеря. Довольствие будем получать по нормам Красной Армии. Кроме соблюдения порядка, единственная наша обязанность — непременное присутствие на вечерней поверке.

Кормили нас — для лагерных условий — неплохо. Шеф-повар Марек Витковский, в прошлом инженер, выказал большие кулинарные способности — готовил очень вкусно.

Госпиталь у нас был весьма прилично оборудован. Работали в нем интернированные польские врачи и только главврач была русская, очень внимательная и отзывчивая женщина. Врачам помогали местные медсестры. За общей гигиеной в лагере следил фельдшер. Благодаря санитарному надзору и прививкам в нашем лагере не случилось ни единой эпидемии.

В скором времени заработали сапожная и пошивочная мастерские, прачечная, баня и средоточие лагерных сплетен — парикмахерская. Все эти услуги предоставлялись бесплатно.

В середине сентября жизнь в лагере полностью упорядочилась. Правда, обострились дискуссии на политические и идеологические темы. Избыток свободного времени позволял каждому заниматься своим хобби. При этом открылось немало талантов. Молодежь увлекалась спортом. Большую часть дня мы отдавали волейболу. А когда пришли морозы, засели за изучение языков, английского и русского, за книги по экономике и политике.

Наладилось культобслуживание. Стал работать клуб, он же служил кинозалом. Помещалось в нем до трехсот человек. Показывали советские и западные фильмы, в том числе «Сто мужчин и одна девушка» с Диной Дурбин в главной роли и «Большой вальс».

В клубе часто устраивались беседы. Приезжали политработники и делали обзор международного положения, читали лекции на политические, экономические и исторические темы. Обычно после лекции проводилось обсуждение. Все это было направлено на более глубокое наше знакомство с достижениями Страны Советов. Но при этом никогда нам не навязывали своего мнения, стараясь лишь информировать. Такой подход невольно вызывал уважение. Несмотря на запреты со стороны наших старших офицеров, число участников таких обсуждений и дискуссий постоянно росло.

Порой политработники приходили побеседовать с нами и в казармы. Разговор начинался обычно несколько скованно. Сначала речь заходила о бытовых условиях, о наших пожеланиях, потом переключалась на жизнь советских людей, на достижения в промышленности, науке, культуре. Не утаивались и отдельные недостатки. Говорили о трудностях, об успехах пятилеток, о том, что царская Россия была очень отсталой, и теперь приходилось многое наверстывать. Все постепенно втягивались в дискуссию.

Начальство лагеря фактически не вмешивалось в наши дела. Единственное, что вменялось нам в обязанность, кроме присутствия на поверке, это, стыдно признаться, посещение бани. Каждому неукоснительно полагалось раз в неделю мыться в бане и менять белье.

В ноябре большой подъем среди нас вызвало известие о том, что будет организована переписка с родиной. Естественно, все воспользовались возможностью связаться с родными и друзьями, узнать, живы ли они и как идут у них дела.

Через некоторое время прибыли первые ответы. Одним они принесли радость, другим — весть об утрате родных и близких. Несмотря на строгую немецкую цензуру, дошли до нас сведения о фашистском терроре, царившем в Польше. Мне пришло лишь одно письмо от сестры.

В Козельске чаще прежнего разгорались споры о политике. Поначалу наибольшую активность проявляли старшие офицеры, связанные с санацией. Они, стремясь вернуть себе утраченное влияние, стали преследовать всех, у кого были иные, чем у них, взгляды на политические проблемы. Применялись любые средства, чтобы «уломать» инакомыслящих, — от вежливых уговоров до угроз. К этим офицерам примыкала группа, которую мы прозвали «пятой колонной» — группа крайне правых. Идейной платформой их было враждебное отношение к Советскому Союзу, бойкот всего хоть сколько-нибудь связанного с социализмом. Большинство интернированных смотрело весьма равнодушно на эти потуги сторонников санации.