Иван Мызгин - Со взведенным курком

— Какое там рыба в воде! — махнул я рукой.

— Ну, все-таки не впервой там будешь. В общем, товарищ Петрусь, собирайся сегодня же в путь.

…«Внеочередное» путешествие началось без приключений. Несколько раз в дороге я менял билеты: к пассажиру, ехавшему издалека, шпики всегда присматривались пристальней.

Вот и снова Киев. Летний, июньский, он был пышен и праздничен в яркой зелени своих каштанов, в ослепительном блеске церковных куполов, в тяжелой серебристой ряби Днепра.

Явка у меня была в тот же магазин на Фундуклеевской, к Фортунатову. Вот и магазин. Войдя, я окинул взглядом прилавки — «Лохмача» нет. Кто же вместо него? Медленно двинулся вдоль прилавка, делая вид, что рассматриваю книги, и незаметно вглядываясь в лица приказчиков: авось обостренная профессиональная интуиция вывезет, подскажет, к кому стоит обратиться. Мое внимание привлекла одна девушка-продавщица. По одежде и манерам ее можно было принять за курсистку. Знакомое лицо… Как будто я видел ее у Фортунатова в прошлый приезд. Я решился:

— Здравствуйте. Вы не присоветуете купить что-нибудь занимательное?

Девушка пристально поглядела на меня и вдруг улыбнулась.

— Я вас знаю. Вы уралец. Мы виделись зимой. Я жена Евгения.

— А где он сам?. Она вздохнула.

— Его на днях арестовали. Надеюсь, долго не продержат, за ним нет ничего. Но вот остальные, кажется, сели прочно…

— Все?!

— Почти… А кто на свободе — прячется. Уж очень полиция неистовствует, прямо на пятки наступает. — Она положила на прилавок несколько книжек и, переменив тон на «приказчицкий», продолжала: — Вот посмотрите, будьте любезны. Полагаю, они вам понравятся. — Нас миновал толстый господин в чесучовом костюме и шляпе-канотье. Девушка помолчала, покуда я, изображая крайнюю степень заинтересованности, перелистывал книжонки. Господин удалился. — Остался из всего Южного бюро только наш художник, — вполголоса продолжала она. — Я свяжу вас с ним. Он работает в иконописной мастерской. Там и живет. — Продавщица выписала мне чек на какую-то книжку.

Я заплатил, получил покупку. Очаровательно улыбаясь, женщина шепотом назвала мне адрес и пароль.

Я еще потолкался в магазине, для отвода глаз купил у другого приказчика нравоучительную брошюрку «Пятачок погубил» и ушел.

Расспрашивать прохожих мне не хотелось, я разыскал нужную улицу сам и к обеду, наконец, стоял перед вывеской: «Иконописная мастерская Афанасия Симеонова».

Толкнул дверь. Мастерская как мастерская — мольберты, краски, кисти, готовые иконы без рам и в рамах, иконы в киотах, украшения, альбомы образцов. Навстречу мне поднялся молодой человек с кистью и палитрой в руках. Длинная темно-русая шевелюра, бархатная блуза, на шее небрежно повязан не то шарф, не то галстук — наружность типичного «свободного художника» тех времен.

— Мне бы надо Трофима…

«Свободный художник» окинул меня веселым взглядом.

— Трофим уже здоров. Идемте к нему. — Он повернулся и, положив свои «орудия производства», широкими шагами направился к двери в глубине мастерской.

В задней половине дома оказался небольшой кабинет, из которого было еще два выхода, — с конспиративной точки зрения превосходно.

— Присаживайтесь. Здесь мы можем говорить спокойно. — Хозяин закурил и выжидательно умолк.

— Я с Урала. У нас была хорошая связь с Южным бюро, но…

— Что касается бюро, то из его состава продолжает функционировать лишь ваш покорный слуга, — развел руками художник. — Да и то не знаю, надолго ли. Помогает мне, как вы изволили убедиться сами, супруга «Лохмача». И умело помогает. Без нее вы ко мне не добрались бы. Что же привело вас в наши края?

Я объяснил.

— Н-да… — протянул хозяин. — Видите ли, официально, как член бюро, я ничего о вашем оружии не знаю, сведений мы не получали. Но по слухам мне кое-что известно. Пистолеты и патроны из Бельгии были доставлены во Львов, это определенно. Но дальше уже начинается туман: у кого они находятся, какова их судьба — понятия не имею! Связи порваны, контакт с контрабандистами не восстановлен. Товарищ «Черт», ведавший всеми этими делами, сидит. Остался на воле только человек, на котором лежит непосредственная переброска транспортов через границу. Его тоже нарекли «Чертом», чтобы сбить с толку полицию. Должен вам сказать, новый «Нечистый» не совсем наш, колеблющийся, из анархистов. И сейчас он, видимо, с ними связан. Но, увы, выбора у нас не было и покуда нет.

— А как мне найти этого вашего фальшивого «Черта»?

Художник пожал плечами.

— Помочь вам очень трудно. Моя специальность — внутренние связи, явки, типография. И к «Черту» путей у меня нет.

Все это было мне совершенно понятно — законы конспирации требовали, чтобы каждый знал лишь свой участок дела. Известная формула гласила: «Подпольщик должен знать то, что ему нужно, а не то, что ему можно доверить». Но от этого мне легче не было.

— Как же быть? Вы говорите, он из анархистов. Может, попробовать через эту публику?

— А у вас есть с ними связи?

— Вроде есть.

Я рассказал ему о своих кременецких злоключениях.

— Ну, тогда, дорогой товарищ, вам и карты в руки. Разыщите своего кременецкого молодца, а через него, я уверен, найдете и нашего «Черта».

Я остался в мастерской обедать. Уписывая жирный украинский борщ, хозяин рассказывал, как ловко под «крышей» мастерской они устроили большевистскую типографию.

— Мастерская наша процветает. Клиентура у нас обширная. Заказчики нами довольны, хвалят за аккуратность. Работу мы всегда сдаем в срок. — Художник лукаво ухмыльнулся, потом стер с губ улыбку и, сокрушенно вздохнув, с купецкой интонацией проговорил: — Единственно, что нас тревожит, — конкуренция-с… Лавра тоже мастерскую держит. Богатейшую. В разные магазины товар поставляет, и своя лавка у них есть. Поперек дороги мы монахам стали-с. Злобятся они, что заказчиков отбиваем, а что же делать, ежели работа наша отменная-с! Закажите, сударь, образок у нас, не пожалеете! Вот-с, могу-с предложить святого Николая-угодника Мирликийского в серебряном окладе-с. Останетесь довольны-с. — Он фарисейски поднял очи горе́ и, «выйдя из образа», озорно расхохотался. — А тем временем наша типография под этой вывеской крамольные листовочки и книжечки печатает.

— Сколько же у вас богомазов? — удивился я. — Ведь этакую прорву икон пишете!

— В том-то и штука! — прищелкнул языком художник. — Один я пишу, да и то для отвода глаз.

— Как так?

— А очень просто. Клиенту показываем образцы. Рядимся. Берем задаток. Заказчик отбывает восвояси, а кто-либо из нас отправляется по «божественным» лавкам искать подходящее. Купим — наш мастер ризы меняет, переделывает, комбинирует. Иной раз в лаврской мастерской иконы приобретаем, — художник прыснул, поперхнувшись борщом. — Если б только монастырские богомазы знали, как мы конкуренцию за их счет поддерживаем! Вот так… С полицией мы в дружбе: околоточного, как положено мастеровщине, частенько зовем к обеду, подносим чарочку. Отгораживаемся от охранки его широкой спиной. — Художник вздохнул. — Так и живем. Вроде муравьев: строим, строим свою кучу, потом появится жандармский сапог и одним ударом развернет ее всю. А уцелевшие снова терпеливо строят…