Уильям Кингстон - Среди дикарей и пиратов

— Очень приятно и легко! — крикнул я товарищам. — Спускайтесь и вы.

Я спустился на несколько ярдов. Погода разъяснилась, и я вдруг увидел перед собой перпендикулярный утес на другой стороне глубокой пропасти, в которую я, по-видимому, катился. Если бы я не остановился, то разбился бы насмерть. Я запустил в снег руки и ноги, но все продолжал катиться. Я услышал какое-то восклицание и, взглянув наверх, увидел Томми. С веселым смехом он катился вниз, не подозревая о грозившей ему опасности. Я крикнул, чтобы он остановился; он не понял моих слов. Я катился все ниже и ниже; передо мной не было видно ни дерева, ни камня, за который можно было бы уцепиться. Пропасть была уже ярдах в пятидесяти. Отчаянным усилием я утоптал снег и остановился на каком-то камне. Томми продолжал спускаться, за ним еще некоторые из нашей партии. Когда Томми летел мимо меня, я схватил его за ногу и остановил.

— Зачем ты это сделал? — крикнул он еще не сознавая, что находится на краю пропасти. Поняв, наконец, в чем дело, он стал кричать вместе со мной, указывая нашим спутникам налево, где склон был не так крут. Мы подползли к ним на четвереньках, и все, двигаясь с большой осторожностью, наконец добрались до каменистой гряды, откуда спустились в долину.

Опасность миновала, но мы страшно утомились, пока вернулись на шлюпку.

Мы собирались навестить капитана Гудсона, но было уже поздно и нам нужно было возвратиться на корвет. Я был очень огорчен: мне так хотелось повидать молодую девушку, наружность которой сильно поразила меня. Я утешился тем, что решил отправиться на следующий день.

Ночью буря улеглась. Наутро, когда я вышел на палубу, я увидел, что китобойное судно под парусами уже вышло из гавани. Мы пошли было за ним, но не могли приблизиться настолько, чтобы вступить в переговоры. Через несколько времени мы снялись с якоря и продолжали наш путь на север.

Я часто вспоминал прекрасную молодую девушку. Мы с Меджем говорили иногда о жене капитана; он сочувствовал ее горю.

Вершины Кордильеров снова показались перед нами на расстоянии ста пятидесяти миль — задолго до того, как стали видны подножия этих величественных гор. Одна из них — Аконкауа — возвышается на 23 000 футов над поверхностью океана. Мы приставали в Вальпарайзо. Эта местность, может быть, является раем для мух, но не для людей с развитым вкусом. Климат, без сомнения, хороший, но местность бесплодна и однообразна; вся растительность на горах состоит из полузасохших кактусов, хотя в долинах и на равнинах слева от города видны фруктовые деревья и цветущие кустарники. На трех горах разбросаны белые домики.

Однажды — по отплытии из Вальпарайзо — я услышал крик:

— Земля!

Я взглянул вперед, но не заметил ничего похожего на землю.

— Мы увидим скоро с палубы, если будем внимательны, — заметил Медж.

Наш корвет то поднимался, то опускался на волнах океана; когда он поднялся, я увидел нечто, напоминавшее флотилию судов, стоящих на якоре. В следующее мгновение суда эти исчезли; когда я снова увидел то, что казалось мачтами, я убедился, что это были высокие кокосовые деревья, или панданусы. Когда мы приблизились, то увидели белый отлогий берег; над ним возвышалась узкая полоса земли, окружавшая тихую лагуну красивого синего цвета; а с наружной стороны этой полосы прилив разбивался о землю со страшной силой. Высшая точка берега поднималась на 10–12 футов над уровнем моря. Мы рассчитали, что полоса земли между морем и лагуной была шириной около 700 футов. Почва здесь состояла из остатков кораллов и растительных веществ. Кроме пальм было только несколько небольших кустов. Весь остров был около восьми миль длины и от полутора до двух миль ширины.

— Не особенное удовольствие плыть по морю, покрытому такими островами, — невольно заметил я. — Если не смотреть во все глаза, то можно наскочить на них.

— Да, вы правы, мой мальчик, — ответил Медж. — А так как коралловые острова тянутся на добрые две тысячи миль, то счастливы мы будем, если наш киль не познакомится с некоторыми из них, когда командиру вздумается идти среди этих островов.

Корвет подошел к подветренной стороне острова; спустили шлюпку. Старший лейтенант, Медж и я были отправлены на землю, чтобы попробовать завязать сношения с туземцами. Мы взяли с собой бусы, маленькие зеркальца и другие безделушки, захваченные с родины, чтобы обменяться ими с туземцами или подарить им для приобретения их симпатий. При нашем приближении показалось множество местных жителей, вооруженных длинными копьями и дубинами, они грозно размахивали оружием, как будто желая помешать нам высадиться на берег. Мы взяли с собой Дикки Попо в расчете, что, увидя с нами человека более темной кожи, чем мы, они больше доверятся нам, хотя мы не думали, чтобы он мог понять их язык.

Так как туземцы продолжали угрожать нам, лейтенант показал им нитку бус и другие мелочи. Избегая риска натолкнуться на коралловый берег, мы осторожно подъехали возможно ближе. Лейтенант бросил на берег свои товары. Дикари набросились на них; но, по-видимому, они сомневались в наших дружеских намерениях и продолжали отмахиваться от нас, крича самым неистовым образом. Однако они не бросали в нас копьями и не обнаруживали враждебных намерений; мы оставались на недалеком расстоянии от берега в надежде, что подарки приведут их в лучшее настроение духа.

Что мы ни делали, чтобы приобрести доверие дикарей, но как только мы подплывали несколько ближе, они снова начинали жестикулировать, видимо не желая допустить нас высадиться на берег.

Вдали виднелась еще группа людей, с видимым интересом следившая за нами. Они удерживали какого-то человека, который употреблял все усилия, чтобы вырваться из их рук. По цвету кожи, по костюму — или, вернее, по отсутствию костюма — он мало отличался от остальных. Поэтому мы решили, что это сумасшедший; впрочем, может быть, была и какая-нибудь другая причина, по которой его не хотели допустить к нам. Так как командир отдал приказание ни в каком случае не сходить на берег против желания туземцев, то лейтенант, считая, что мы не добьемся толку, повернул шлюпку. Мы отплыли от берега, как вдруг человек, которого мы видели раньше, вырвался из рук державших его людей, бросился в воду и быстро поплыл к нам. Вдогонку полетело несколько стрел. Мистер Уорзи снова повернул шлюпку, чтобы вытащить из воды незнакомца.

— Рад, что я среди вас, — к великому нашему удивлению, сказал он на порядочном английском языке, влезая в шлюпку.

— Кто вы, друг мой? — спросил мистер Уорзи.

— Я — Канака, — ответил он; по этому ответу мы поняли, что он житель Сандвичевых островов.

Когда мы вернулись на корвет, незнакомец рассказал нам, что служил на корабле; во время кораблекрушения он упал с борта, и так как никто не пытался спасти его, то он плавал всю ночь; на следующее утро ему удалось добраться до острова, что мог сделать только житель Сандвичевых островов. К счастью, туземцы увидели его только тогда, когда силы вернулись к нему. Он смело явился к ним и так, как они могли понять его, сумел внушить доверие; в противном случае, как он думал, они немедленно убили бы его. Дикари относились к нему с уважением, потому что он знал многое, неизвестное им, и так как он и научил их многому, то они не хотели отпустить его.