Юрий Уральский - Поиск-90: Приключения. Фантастика

— А это кто? На вот, послушай… в упор из пушек лупят! Все трясется!

— Все равно — не может быть! Это кто-то взбесился! Дай двадцать минут — выясню.

— Да что мне от твоих выяснений, ты мне бронебойщиков пришли!

— Бронебойщиков?… Ладно, наберу тебе в госпитале взвод добровольцев облученных. Снабдим безоткатными — больше нет никого! Всех живых-ходячих отдал комитету с милицией мародеров ловить!

— Кого?

— Мародеров, — говорю, — насильников разных, представь себе! Что вытворяют, ты бы знал! «В последний раз», говорят!

— Про насильников-то мне докладывали, но я не уловил, чтоб так серьезно… а мародеры-то на что рассчитывают?…

— Да вот такая уж, видно, у нас, грешных, психология. Одни по второму разу на смерть идут, а другим перед смертью — пограбить… В общем, договорились. Мне пока по обстановке не все ясно — посылаю разведку! Разберусь — доложу! Ну, до связи!

— До связи! Дай мне кого из замов, у моих тут куча вопросов…

— Добро.

— Панкратов! Переключаю — говори, это штаб дивизии…

Большими скачками Лоскутов бежал к подвалу.

— Там кто-то есть! — встретила его девчонка.

Сквозь грохот собственного пульса, бившегося в шлемофоне, услышал слабый шорох и он. Сунул вещи дружиннице, начал лихорадочно отбрасывать кирпичи, рвать дверь.

— Она у них всегда плотно! — услышал он над ухом. — Села! Надо ломиком! Я принесу, там в подвале пожарный щит…

Но Лоскутов уже сам выскочил на двор. В вестибюле стало светлей. Он начал было спускаться по ступеням, как вдруг взгляд его остановился на двух ногах в яловых сапогах, торчащих из-под обломков. Это был труп дежурного постового. Мраморная ступенька раздавила ему грудь, и Лоскутов ясно видел, что помощи здесь не требуется, но что-то не отпускало его, и вдруг дошло до сознания: «Оружие! Пистолет!»

Редкий мужчина пройдет равнодушно мимо брошенного оружия. Чужое оно — не чужое, нужно — не нужно, человек возьмет его, обласкает и до поры положит за пазуху, перебросит через плечо.

Лоскутов осторожно, точно боясь причинить мертвому боль или какое другое неудобство, неловко расстегнул кобуру, достал гладкий черный «Макаров», вынул запасную обойму, и все опустил в глубокий карман. Помедлил еще секунду, преодолевая неловкость перед покойным, и решительно повернул в подвал к пожарному щиту. Снял топор, лом, хотел позвать дружинников, но они куда-то пропали, видно, унесли детей. Перебежал во двор.

Там живые, кто-то шепчет и стучит! Еле слышный звук снова повторился, заглушив на миг стук собственного сердца. Рудольф просунул лом в толстенное кольцо…

Двери, двери… сколько раз человека останавливают или пропускают через себя разного рода двери. Люди находят за ними справедливость и защиту или теряют свободу. Двери, открытые настежь или отпертые золотым ключиком, впускают в гостеприимный дом или прекрасное неизвестное. Двери с задвинутым толстым засовом и запечатанные семью печатями крепко хранят свои мрачные тайны. Но бьется ли о них человек лбом или распахивает небрежным ударом ноги, он всегда инстинктивно вообразит вначале: а что там, за ними?

Рудольф просунул лом в дверное кольцо, представил, как он сейчас распахнет эту многопудовую заслонку, и ему стало вдруг страшно. Пыль! Он отпустил лом и сильно стукнул три раза по железной обивке. Затем приставил коробку противогаза дном к железу.

— Слушайте меня, кто там есть! Если вы слышите и понимаете меня, стукните в двери чем-нибудь твердым столько раз, сколько там вас человек находится! Жду! Стучите…

Послышался какой-то шепот, затем шорохи и слабый щелчок.

— Понял! Теперь делайте, как я буду говорить. Здесь снаружи радиоактивная пыль! Поэтому отойдите в глубь помещения и замотайте рот и нос чем придется, лучше мокрым! Есть полотенце и вода? Если есть, то заматывайтесь и отходите, а я войду и дам вам защитный костюм. Если поняли, стукните три раза.

Послышалось три щелчка.

Упершись острием лома в выступ шарнира, Рудольф приподнял дверь и потянул на себя. Она приоткрылась.

В БТРе было жарко и душно. В открытый люк натянуло дыма и гари. Маски противогазов были мокры от пота.

— Никола, Никола! Давай поедем, время идет, светает. Бросим их к чертовой матери!

— Ты, Тиша, видать, понял, да не все! Жора как сказал? Рудика и бабу — чтоб непременно! И только в самом-самом крайнем случае… О!.. И то — одного Рудика! А где баба? А если Рудик выберется?! Плохо ты Жору знаешь, я тебе скажу! Не сделай, как ему надо!.. Это тебе не бензинщица… По нонешним-то временам… — передразнил он Тихона.

— Ну ин ладно! Я ведь чтоб как лучше! Только помяни мое слово, мил человек, продаст интеллигенция.

— А ты поглядывай! Те Жора чо сказал?

— Ты, милай, гляжу, из молодых да ранних? Может, он и тебе чо сказал?..

— А ты как думал! Старшим мне велел быть. Начальником автороты меня сделает.

— Ну, ну! — мрачно отозвался Шаклеин. — Заразы этой атомной они наташшат!

— Не бойсь! Он сам ее боится… Смоет как-нибудь!

За стуком крови в ушах Рудольф не слышал скрипа старых петель и щебня по плитам пола, ни грохота, поминутно доносившегося снаружи. Вглядываясь в темноту, он видел только контуры книжных стеллажей. Он отбросил лом. Отряхнул ладони в перчатках.

— Котенок, давай пакеты и посвети!

И опять слабый снопик света зашарил сначала у порога, потом между стопками книг. На стуле, обессиленно опустив одну руку, а другой опираясь на спинку, сидела сгорбленная старуха с седыми волосами. Она подняла голову, зажмурясь от света, и хриплым шепотом спросила:

— Это война?

— Да… — выдавил Рудольф.

— Я так и подумала… Ужасно гремело и трясло.

— Зоя Осиповна?! — вскрикнула дружинница.

— Да, я… а вы кто?

— Да я никто! То есть я курьершей здесь работала, я вас просто знаю. Вы были самая красивая в мире…

— А что же теперь…

— Ой, извините… Я, я не знаю, я вас не узнала.

— Ну, не плачь — узнала же…

— Одевайтесь скорее! — выкашлял из себя Лоскутов и положил ей к ногам костюм и противогаз.

— Сначала противогаз!

Женщина медленно и неумело напялила на себя зеленую прорезиненную кожу, превращаясь постепенно в уродливое земноводное.

— Могли бы и помочь, — сказала Полторацкая.

— Нет! Не могу — пыль!

— А-а!

— Ну, пошли…

— Вы знаете, я не в состоянии… ноги… что-то нервное, должно быть… — Женщина встала со стула и рухнула на четвереньки. — Вот так, пожалуй, смогу!.. — в голосе послышался смех.

— Отойди, котенок, свети!

Лоскутов поднял женщину и, не чувствуя тяжести, понес на выход под серое утреннее небо выгоревшей планеты.

— Не пущу! — заорал Николай. — Иди мой, где хошь!

Рудольф опустил Зою, она, сидя на кирпичах, дико озиралась кругом и беззвучно плакала.