Виктор Михайлов - Стражи Студеного моря

На траверзе мыса Серого было получено новое указание штаба:

«ЕСЛИ САМОЧУВСТВИЕ РАДОВОИ ХОРОШЕЕ, ВЫСАДИТЕ ТИМОФЕЕВКЕ. ПРИМИТЕ НА БОРТ КАПИТАНА КЛЕБАНОВА, ЛЕЙТЕНАНТА АВВАКУМОВА, ЗАЙМИТЕ ПОЗИЦИЮ РАЙОНЕ МЫСА КРУТОГО. ИСПОЛНЕНИЕ ДОЛОЖИТЬ».

Большой личный опыт и знание обстановки на границе подсказывали Поливанову, что ему и его экипажу предстоит серьезное испытание. Возникло знакомое чувство внутренней мобилизации, той настороженной собранности, которая обычно приходит к человеку в ожидании неизбежной и неизвестной опасности.

Чтобы выиграть время, якорь не отдавали.

Женщину с ребенком на руках посадили в шлюпку, еще стоящую на кильблоках, и тщательно укутали в плащ-палатку.

Матросы работали без суеты, быстро и точно. Расставаясь с полюбившейся всем женщиной, каждый из них испытывал чувство сожаления. В однообразие их трудной и суровой службы Аннушка неожиданно внесла то светлое ощущение тепла и радости, которое всегда и везде приносит с собой женщина.

В то время как шлюпка, уже поднятая на талях, была готова к спуску, на рострах появился кок и передал женщине термос.

— Конечно, — все более смущаясь, сказал он. — Это какао на сгущенном молоке, но… Очень сыро, Аннушка…

Когда шлюпку осторожно спустили на воду, замполит спросил кока:

— Где вы взяли термос?

— Термос дал старший лейтенант Изюмов, — ответил кок.

Их прервал Лаушкин — в спешке забыли горшок с геранью. Завернутую в старый бушлат, чтобы не замерзла, герань обвязали линем и спустили в шлюпку.

На небольшом стареньком причале Тимофеевки шлюпку встречали председатель поселкового Совета, несколько рыбаков, капитан Клебанов и лейтенант Аввакумов — оба в морской форме. Помогая женщине подняться на причал, председатель сказал:

— Пока день-два у меня жить будешь. С заставы начальник звонил, дело есть, — и, принимая из рук боцмана узел с геранью, одобрительно добавил — О! Другой ребенок есть! Большое счастье привалило начальнику!

Женщина сошла на берег и, подняв на прощание руку, крикнула:

— Милые вы мои!..

Сильный порыв ветра унес эти слова.

Выжимая на себя вальки весел, матросы кивали Аннушке головой и улыбались.

Еще не успели шлюпку установить на кильблоки, еще не подняли из-за борта трап, а «Вьюга» уже на полных оборотах шла к мысу Крутому.

Капитан Клебанов вручил командиру корабля запечатанный сургучом пакет. Ознакомившись с его содержанием, Поливанов вызвал к себе замполита и боцмана. О чем офицеры говорили с боцманом, для всех было тайной.

Из каюты командира боцман спустился в матросский кубрик. Приглядываясь к матросам, он молча обошел корабль. Возле пушки он увидел Нагорного. Испытующе рассматривая комендора, Ясачный постоял возле него и, видимо решив какой-то сложный, мучивший его вопрос, сказал:

— Нагорный, пойдите в кубрик, снимите всю верхнюю одежду и обувь. У вас есть сухие носки?

— Есть, товарищ мичман… — удивился Андрей.

— Переоденьте носки. Баталер выдаст вам новое штормовое обмундирование. Понятно?

— Ясно, товарищ мичман! — все больше удивляясь, ответил Нагорный.

— Исполняйте!

Нагорный спрятал ветошь, которой протирал станину пушки, и бегом, как и положено по уставу, бросился выполнять приказание.

Прислушиваясь к тому, как дробно прокатились по трапу шаги комендора, боцман еще некоторое время постоял возле пушки, подумал и начал неторопливо спускаться к замполиту на верхнюю палубу.

Футоров жил в одной каюте с механиком. На переборке, крытой бледно-палевым линкрустом, возле письменного стола висел миниатюрный портрет Ильича палехской работы. Эту миниатюру Футоров получил от командования за отличную успеваемость во время учебы на курсах переподготовки. Кроме портрета и большого книжного шкафа, окрашенного под светлую березу, в этой каюте не было ничего, что отличало бы ее от других.

В ожидании боцмана замполит с карандашом в руке (в который уже раз?) изучал карту побережья залива.

Корабельные часы над столом громко отсчитывали время.

Сквозь узкую щель приоткрытой крышки иллюминатора Футорову был виден то гребень убегающей волны, то свинцово-серый омут моря.

Постучав, в каюту вошел Ясачный.

Корабль накренило. Карандаш перекатился через весь стол и остановился у деревянного буртика. Под стеклом, покрывавшим стол, рядом с графиком боевого расписания лежали фотографии детей Футорова, всех четырех мальчишек.

Заметив потеплевший взгляд Ясачного (боцман питал слабость к ребятишкам), Футоров прикрыл фотоснимок блокнотом, как бы подчеркивая этим всю важность предстоящего разговора.

Боцман взглянул на часы — времени оставалось в обрез, — лицо его стало строгим и, пожалуй, торжественным. Положив на стол партийный билет, он сказал:

— Прошу до времени сохранить.

Футоров молча перелистал его и запер в несгораемый ящик стола.

— Я должен предупредить вас, мичман, — сказал замполит, — оперативной группе поручено ответственное задание. Операцией будет руководить капитан Клебанов. Вас, Петр Михайлович, привлекли потому, что для успешного выполнения задачи нужен моряк, отлично знающий побережье. Наш долг, не выходя за круг обязанностей пограничной службы, помочь чекистам. Ясно?

— Ясно, товарищ капитан-лейтенант.

Подхватив покатившийся в обратную сторону карандаш, замполит перешел к главному:

— Кого вы наметили в осмотровую группу?

— Старшину первой статьи Хабарнова и комендора Нагорного.

— Почему Нагорного? — удивился замполит.

— Товарищ капитан-лейтенант…

— Почему вы остановились на комендоре?

— Я считал так, Герасим Родионович: чем сложнее задачу решает человек, тем крепче становится его характер.

— Не улавливаю связи, — заметил Футоров и, положив локти на стол, скрестил узловатые пальцы сильных по-рабочему крепких рук.

— Парень столкнется с такими трудностями, что…

— Если я правильно понял, вы хотите взять с собой Нагорного, не объясняя ему задачу операции?

— Понимаете, Герасим Родионович, парень он прямой, честный, ему этот театр…

— Как это «театр»?! — обозлился Футоров и сжал руки так, что побелели фаланги пальцев. — Первая же случайность может погубить Нагорного и провалить все дело. Вы даже не подумали о человеке! Парень вам верит, стремится подражать во всем, даже в привычках… Вы заметили, как Нагорный в минуту раздумья сдвигает ладонью шапку на лоб? Точь-в-точь, как это делаете вы. Для Нагорного вы тот идеальный образец моряка и человека, которому он готов следовать во всем и всегда, и вдруг… Нет, вы понимаете, к чему это могло привести?

— Признаться, Герасим Родионович, я думал так: кранцы подкладывать этому парню не надо. Чем больше будет бортами стукаться, тем крепче станет. Кроме того, было у меня еще одно опасение… У Нагорного, что на душе, то и на лице, какой ветер — такая и волна. Вернется с почты, погляжу на него — знаю, от кого письма получил: от друга, от матери или от Светланы…