Виктор Михайлов - Стражи Студеного моря

Слыша глухие, сильные удары крови, Андрей положил руку на сердце… Здесь, в боковом кармане тужурки, лежала фотография Светланы… Девушка смотрела на него испытующим взглядом, между ее бровями легла глубокая строгая складка. Теперь и надпись на обороте фотографии была не такой, как прежде, — в ней не было наивной девичьей простоты. Слова звучали торжественно и строго. «Всегда, всегда будь таким, каким я тебя знала». Андрею вспомнился большой, крытый зеленым сукном стол и слова: «Вручая вам билет члена Всесоюзного Ленинского Коммунистического Союза Молодежи…» Он увидел себя на плацу учебного отряда. Вот он выходит из строя и получает из рук командира ленточку бескозырки…

«Мы идем к Черной Браме, к той самой высоте четыреста двенадцать, где четырнадцать лет тому назад погиб мой брат Владимир, — думал Андрей. — Почему с такой настойчивостью Хугго Свэнсон стремится к этой скалистой вершине? Что ему там нужно?» Из состояния задумчивости Нагорного вывел боцман — перед Андреем стояла большая эмалированная кружка крепкого чая.

Ужинали молча. Казалось, что каждый из них настороженно прислушивается к тундре, к тревожной ночной тишине.

Забравшись в спальный мешок, Андрей закрыл глаза. Тепло поднималось по ногам, словно марево в жаркий день…

Большая самоходная баржа… Гребни волн убегают в стороны. Широко расставив ноги, в плащ-накидке и каске, положив руки на автомат, висящий на шее, стоит на палубе баржи Владимир Нагорный. Увидев Андрея, он сказал так, словно расстались они только вчера: «Сменяй меня, комендор, пароль «Брама». Ответ…» И вот Андрей на посту. Он молча смотрит, как уходит Владимир.

Автомат висит на его плече дулом вниз. Брат уходит все дальше и дальше, пока не превращается в едва заметную точку, но точка не исчезает, она снова растет. Это же птица! Большой гордый альбатрос! Он делает круг над судном, опускается ниже и ударяет Андрея крылом в плечо, словно зовет за собой. Но Андрей на посту… Снова взмывает в небо альбатрос и снова, снижаясь, толкает его в плечо…

Андрей просыпается. Это будит его, толкая в плечо, Ясачный.

Горизонт светлеет. Начинается их второй день в тундре.

Идут они по-прежнему цепочкой, строго на запад. Солнце греет по-весеннему. К полудню наст становится тоньше, хрустит и проваливается под ногами. Тундра просыпается от долгого сна. На проталинах из-под снега выглядывают желтые полярные маки, невяник, пахнущий душистым сеном. Несколько раз из-под ног мичмана взлетают первые куропатки. Все чаще и чаще встречаются следы лемминга.

Ясачный вновь меняет направление: теперь они идут на север.

Гранитная скала на фоне пологих, покрытых снегом сопок показалась тогда, когда, по расчетам Ясачного, до высоты 412 оставалось еще не менее двух миль.

— Надо полагать, Свэнсон нас опередил, — сказал Клебанов. — Двигаться дальше опасно.

Из распадка, поросшего редким ивняком, они наблюдали за местностью, разбив на воображаемые квадраты все пространство до подножия Черной Брамы.

Только под вечер, передав бинокль Клебанову, мичман сказал:

— Обратите внимание, товарищ капитан, вон на ту площадку, ручаюсь, это господин «романтик»! — так, со слов Андрея, боцман окрестил Свэнсона.

Зрение у Нагорного было острое, он всмотрелся в указанном направлении и увидел, как из расщелины показался Свэнсон. Привалившись спиной к гранитной стене, уперся ногами в большую глыбу гранита. Под его усилиями глыба покачнулась и с грохотом упала, закрыв собой расщелину. Свэнсон раскурил трубку и, свесив ноги, сел на краю плато. Андрею показалось, что «романтик» смеется. Как бы в подтверждение этого, капитан сказал, передав бинокль Ясачному:

— Этому подлецу почему-то весело!

Выкурив трубку, Свэнсон выбил чубук и начал спускаться вниз.

— Товарищ капитан, будем его брать сейчас? — спросил Ясачный.

— Нет, мичман, это было бы ошибкой. Надо проследить за его связями. Как уйдет, осмотрим эту расщелину.

— Мне кажется, осмотр ничего не даст: сундук-то уже пуст…

— Пустой сундук не запирают. Вон, за той высотой, — капитан указал на невысокий холм, — должны быть пограничники старшего лейтенанта Радова. Пока мы осмотрим логово, они поведут Свэнсона на поводке.

— Как это «на поводке»? — спросил Нагорный.

— Свэнсон думает, что он сам по себе, а его ведут на поводке. Тундра — земля наша, у нее есть хозяин.

— Понял, товарищ капитан.

— Пограничникам надо было бы дать условный сигнал, но это небезопасно. Пойдете вы, комендор, — приказал капитан. — Этим распадком подберетесь к западному склону высотки, там должен быть наряд. Людей проведете сюда. Ясно?

— Ясно, товарищ капитан. Разрешите идти?

— Идите!

Пригнувшись, Нагорный распадком подобрался к камням и, насколько позволял глубокий снег, быстро зашагал на запад. До высотки было с полмили, не больше, но добрался он до западного склона Брамы минут через тридцать и с удивлением осмотрелся — запорошенный снегом березовый лесок, и никаких следов человека. Андрей хотел уже было повернуть назад, как зашевелились ветки берез — и, словно из-под снега, перед ним вырос пограничник.

— Младший сержант Лобазнов и проводник служебно-розыскной собаки Сеничкин, — улыбаясь, представился Фома.

Только теперь Андрей увидел и проводника Сеничкина и низкорослую, дымчато-серую, с рыжими подпалинами овчарку.

На этот раз его встреча с Фомой была сердечнее и проще.

— Ушел?

Нагорный понял, что Фома спрашивает о Свэнсоне.

— Ушел.

— Давно?

— Минут тридцать назад. Сколько сейчас?

Лобазнов посмотрел на циферблат больших карманных, знакомых Нагорному, часов:

— Семь пятнадцать. Если он ходок хороший и местность знает, разрыв получается большой.

— И ходок он сильный, и стрелок меткий словом, орешек крепкий.

— Разгрызем. Мы не одни, за ним сейчас много глаз смотрят, — хитро прищурившись, сказал Лобазнов.

Веснушек на его лице стало еще больше: крупные, каждая величиной в горошину, они соперничали цветом с сиверсией.

— Какой он из себя, тип этот? Небось каинова печать на морде? — интересовался Лобазнов.

— У тебя деньги есть? — неожиданно спросил Нагорный.

— Есть… Полсотни, — недоумевая, ответил Фома.

— Так вот, если бы он тебе встретился и попросил взаймы, отдал бы все пятьдесят. Отдал бы не задумываясь. Видный парень, глаза чистые, ясные…

— Скажи какой! — удивился Лобазнов.

В этой интонации было столько знакомого и дорогого по воспоминаниям детства, что невольно пришли на память те дни, когда они с Фомой дожидались обещанного Владимиром трофейного тесака…

По тропе, проложенной Нагорным, пограничники без труда добрались до распадка. Капитан снабдил Лобазнова картой, дал задание, и наряд ушел по свежему следу «романтика».