Игорь Коваленко - Жара в Аномо

В кои-то времена брел он по сумеречному празднику, шаркая подошвами и засунув руки в карманы вместо того, чтобы трясти ими опостылевший миксер, брел себе и все, бездумный, отрешенный, опустошенный извечным и порой беспричинным страхом.

Вот и последний поворот, за ним его улица, на дальнем углу которой тускло светились два рубиновых глаза безлюдной пока "Кутубии".

Он остановился, смотрел на свое детище издали, будто видел впервые. И снова к нему подступали тоска и страх, презренье к себе и другим. Он почувствовал острую жажду.

Выстрел был глухим. Гикуйю упал.

Ночью гул буровой казался особенно громким. Лязг и скрежет, звонкие удары металла, скрипение тросов на барабане лебедки и визг вращения, тарахтение водонасоса и дизельный рык, вскрики рабочих и отрывистые команды бурильщика — все смешалось и уносилось в короткую звездную ночь бесшабашным сонмом звуков, порожденных колоссом, что был виден далеко-далеко, озаренный скрестившимися лучами прожекторов.

Борис Корин, Лумбо и Даб шагали к вышке, чтобы принять эстафету работы. Восемь часов отдыха промелькнули как восемь секунд. Впереди — восемь часов труда, долгих, как восемь лет.

— Шевелись, нефтярики! Шевелись! — подбадривал Корин помбуров, все еще продиравших глаза со сна.

— Шевелись, Лумбо! — крикнул Даб и, дурачась, нахлобучил на него каску.

Лумбо не из тех, кто остается в долгу, он тут же вы хватил молоток из кармана и одним ударом пригвоздил полу спецовки Даба к деревянному перильцу ограждения отстойника, мимо которого они проходили.

— Шевелись, Даб! — хохотал Лумбо, оглядываясь на силящийся освободиться от удерживающего гвоздя силуэт своего дружка. — Даб ленивый, опять отстает, бвана.

— Сколько раз предупреждал, — рассердился Борис, — я не бвана, а товарищ. Еще обзови бваной — я те покажу, лопоухому.

— Товарищ Егорович Корин Борис! — догнав их, с шутливой назидательностью воскликнул Даб над ухом Лумбо и снова надвинул ему каску на нос.

Корин сменил Матье. Молча, сосредоточенно, будто и впрямь на этапе марафонской эстафеты.

Ник и его подручные побрели к "лежбищу", еще хранившему тепло предыдущего отдыха.

Борис заметил на буровой Габи.

— Почему не спишь?

— Скоро поднимете колонну, жду свежий керн, — ответила она.

— Получишь свою "колбаску", не волнуйся! — крикнул химику Даб, ловко взбираясь на "балкон" вышки. — Наш Лумбо галантный, он вытащит керн из долота, принесет тебе, Габи!

— Я хочу сама.

Шла из горячих недр колонна труб, это "подъем", чередующаяся со "спуском" операция бурения. Ритмично, слаженно трудились нефтяники.

А в стороне от вышки, выждав, пока уснут рабочие его вахты, Ник Матье заглянул в светящееся окошко автобуса-лаборатории и постучал по нему согнутым пальцем.

— Алло, кормилица.

Вышла Джой, посвечивая фонариком и зевая украдкой.

— Это вы, Ники? Хотите есть? Только консервы.

— Нет, — сказал он. — Увидел свет в автобусе и вот… посиди со мной минуту, будь добра. Оглохнуть можно над ротором, а тут тишина, звезды… хорошо и спокойно. Посиди, не бойся. — Ник опустился на висячую ступеньку, прижался щекой к тонкому медному поручню и закрыл глаза.

Джой немного поколебалась, затем зачем-то ушла внутрь автобуса и, воротясь очень скоро, присела рядом с Ником.

— Не спится, — сказала она, — душно. Вы устали?

— Нисколько. Хм, я как буйвол весной.

— Отчего вы хотите выглядеть хуже, чем есть?

Матье открыл глаза и поднял голову.

— В каком смысле?

— Вы все время стараетесь выглядеть грубым и пошлым, — сказала она.

— Ну и как, получается у меня?

— Да. Для чего вам это, Ники? Ведь вы настоящий мастер, все так говорят. Я тоже наблюдала вас за работой. Трудно поверить, что человеку с такой прекрасной увлеченностью в деле приятно быть пошлым и грубым с людьми, а тем более с женщиной. Вы красивый и злой, это ужасно.

— Хорошая девочка, что ты знаешь о бедняге Матье… Я запутался в жизни раньше, чем ты научилась вести душеспасительные разговоры с мужчинами, мужество которых принимаешь за грубость.

Они вдруг разом вздрогнули от внезапно затрезвонившего неподалеку будильника. Джой недоуменно спросила:

— Чего он?

— Опять Борис сменил меня раньше времени. Необъяснимое благородство или какая-то хитрость.

— Хитрость и обермастер? Не берусь совместить эти понятия.

— Я понимаю…

— Идите же, остановите звонок, Ники, пока он не разбудил ваших ребят в палатке.

— Сам заглохнет, — отмахнулся Матье, — а за тех не беспокойся, их сейчас и пушкой не поднять.

Трель будильника смолкла. Ник и Джой молча смотрели на полыхавшую огнями буровую установку, гул которой снова заполнил пространство единовластно.

— Да, ты пошла бы за ним на край света, — ревниво произнес Ник, — уверен.

— Борис замечательный парень, но это не имеет значения в том смысле, что у вас на уме, — после паузы молвила девушка. — Вы видели фото в его конторке? Она и младенец, русская мадонна. Нет, он мне ни к чему, Ники, можете не сомневаться.

— Наконец-то образумилась, малышка.

— Никто мне не нужен. Здесь, по крайней мере.

— Ты тоже была бы неплохой мадонной, Джой Маллигэн. Моей.

— Что вы, Ники! Только что сами с удовольствием произнесли мое благозвучное девичье имя. Чудесно звучит, не правда ли? А если Джой Матье… Согласитесь, никакого созвучия. Нет, пусть уж останется старое!

— Не смейся. Я не шучу.

Девушка сказала:

— Мы с Габи опять видели стадо лосиных антилоп. Удивительно, здесь целое стадо. Что они едят? Или прибегают откуда-то? Крупные, красивые такие, они кружили совсем близко. Мы с Габи уверены, что узнали некоторых с прошлого раза. Я предложила придумать для них имена. Интересно?

— Самую красивую пару следует называть Ник и Джой Маллигэн, — мягко промолвил Матье.

— Ник Маллигэн? Чепуха. Лучше объясните мне поведение антилоп.

— Твари тянутся к человеку, их тут запрещено бить, — сказал Ник. — А ты… ты должна понять наконец, что мой берег ближе. Ты меня победила, Джой. Ты победила Кувалду Матье.

Джой вновь попыталась отшутиться:

— Вздор! Человек с именем Ник непобедим, ибо в имени этом звучит древнее слово "победа".

— Ох, Джой, не советую дразнить меня.

— Вот и не нужно, Ники, прошу вас, — серьезно сказала она.

— Человек, как и тварь, если тянется к человеку, тоже кружит рядом. Человеку необходимо внимание сегодня, сейчас, он не может ждать. Человек приходит и уходит. То люди вечны, человек нет… Он приходит и уходит.

— Не пойму, к чему это вы заговорили о смерти?

— Просто так, — вздохнул он, — жизнь коротка, вот что. С рождения начинаем искать свое в жизни, бросаемся во все стороны, мечемся год за годом, десятилетие за десятилетием, а случится найти это самое "свое" — за спиной уже не разглядеть линию старта, финиш перед носом. Вот ты, малышка, воспринимаешь меня как препятствие. Сколько вас, умненьких девочек, мчится, перепрыгивая через препятствия, к финишу, чтобы там свалиться и рыдать, жалея о безоглядной прыти на дистанции.