Миклош Сабо - Команда Альфа

Мной все больше овладевало раздражение.

И тут судьба отдала соперника в мои руки.

Я нес службу на шоссе. В это время, за полдень, движение на шоссе было небольшое. Мои мысли то витали где-то в Шопроне или Фертёде, где я оставил свою невесту Магди, то возвращались к матери и братьям в Уолсли-Хилс. Я вспомнил даже Форт-Джэксон, затем стал копаться в своей необычайной только теперь устраивавшейся судьбе с немалой долей горечи в прошлом и заманчивыми перспективами на будущее. Думал и о Кэрол, в объятиях которой, что греха таить, хорошо отдыхалось.

Машины шли редко, с большими перерывами. Вдруг за одним из ветровых стекол я заметил знакомое лицо.

«Вот он, хахаль Кэрол!» — со злобой подумал я, когда машина прошуршала мимо.

Дальше я уже не сознавал, что делаю.

Раздался свисток. Машина затормозила, но колеса ее еще проползли несколько метров по асфальту.

— Что случилось? — высунувшись в окно, спросил мой соперник. И узнал меня. Лицо его исказилось. Он имел основание предположить, что эта встреча плохо кончится.

«Что ты делаешь? — предостерегал меня внутренний голос. — Ты хочешь воспользоваться служебным положением, чтобы…»

«Ну и что! — огрызнулось мое второе «я», то самое, злобное, тщеславное. — Он мне бросил вызов, а я ему сделаю нокаут. Вот и все!»

— Выйдите! Предъявите права! — распоряжался я громче принятого.

— Но почему?

Его сопротивление еще больше взвинтило меня: «Скажите, этот тип продолжает и здесь перечить мне!»

— Вы нарушили правила уличного движения — скорость машины была опасна для жизни!

— Это неправда! Спидометр показывал семьдесят миль в час… Вы просто затеваете ссору!

В это время мимо проезжал один из наших джипов. Оттуда заметили, что из задержанной мной машины кто-то сильно жестикулирует через окно. Джип остановился.

— Что у вас стряслось?

Вопрос этот осенил меня.

— Он гнал машину с опасной для жизни скоростью. А теперь еще и грубит мне, отказывается предъявить права.

— Он лжет! Он просто имеет зуб на меня! — взорвался парень, ее, Кэрол, парень.

Больше сказать он ничего не успел, так как главный сержант, начальник патруля, ударом закрыл ему рот.

Парня тут же выволокли из машины, затолкали в джип и увезли.

К тому времени как меня сменили и я уселся писать рапорт о случившемся, он уже прошел «по круговой».

Я, конечно, должен объяснить вам, что это значит.

Согласно правилу, военная полиция должна обращаться с задержанным в рамках вежливости и человечности до той минуты, пока он не начинает сопротивляться, огрызаться, упорствовать, становясь недостойным вежливого обхождения. Я говорю «пока»…

Судить же об этом полностью предоставлено «эм-пи»!

Ритм допроса постепенно переходит в более стремительный. На допрашиваемого градом сыплются вопросы, он не успевает даже думать над ответами, не то что глядеть по сторонам. По резиновому ковру к нему незаметно, сзади, подбираются солдаты военной полиции и окружают его.

Допрашивающий внезапно вскакивает с места и с размаху бьет задержанного по лицу. Удар рассчитан, заучен, задержанный не может не пошатнуться. Солдат, что стоит у него за спиной, пинком подталкивает его дальше. Покачиваясь, тот идет «по рукам», от одного солдата к другому, и на него сыплются самые безжалостные, самые тяжелые удары. Наконец задержанный… Надо заметить, что дежурный еще в начале расправы вызывает военную скорую помощь. Вот что значит «по круговой»!..

Кэрол не удостоила меня больше ни единым словом.

Да она меня больше и не интересовала. Мне все это уже порядком надоело, пора было поставить точку над «и».

Тем не менее этот случай, в течение многих недель, правда, все бледнея, не выходил у меня из головы. Я еще и еще раз вспоминал подробности, снова и снова решал, сладок или горек вкус мести, вел нескончаемые споры с самим собой.

Не есть ли это продолжение серии мстительных мальчишеских проделок, берущих начало в Шопроне, в доме по улице Колоштор, только более беспощадными, более дикими способами? Выходит, я таков? Тщеславный, мстительный и злобный субъект? Передо мной маячило изуродованное лицо недавнего соперника. Я видел, как его после «круговой» увозили в лазарет. Он был сломлен и страдал.

Нет, прежде я не был таким! Тот случай мог сойти за выходку: ну, просто захотелось душу отвести… С тех пор я вырос, на моих костях затвердели мускулы, меня закалили! Мог бы избрать иной путь…

Воспоминание об искаженном страданием лице продолжало меня мучить.

«Почему ты это сделал? — задавал я себе не раз вопрос. — Из-за Кэрол? Она, конечно, хорошая, милая девушка, но ты ведь, ты-то ее уже не любишь!»

Любить? Слово это заставило меня задуматься. Более того, оно меня испугало. Ведь и в самом деле я никогда не любил Кэрол по-настоящему.

Голова у меня вдруг просветлела, и я увидел образ другой. Другой девушки, тоску по которой — как это ни ужасно — я никогда еще не ощущал настолько явственно.

Магди! Я отчетливо представил себе ее, ту, которую считал предназначенной мне судьбой.

Вспомнился Фертёд. Сельскохозяйственный техникум, где мы с ней учились.

Что это была за весна!

Магнолии и сирень уже отцвели, каштаны покрылись пышными гроздьями цветов, когда я нашел Магди. Да, нашел в полном смысле слова — ведь знать-то я ее знал уже давно, мы и в школе вместе учились, но прежде она казалась мне всего-навсего белобрысым подростком, состоящим из одних конечностей. Той весной и она расцвела, как белый пион с розовым отливом. Возможно, я и тогда не заметил бы ее, если бы однажды пополудни нас с ней не послали уничтожать долгоносиков на участок сахарной свеклы. Магди наклонялась, изгибалась, кружилась рядом со мной, потом обогнала меня. Теперь она шла впереди. Но я не был этим удручен; правда, теперь мне было не до насекомых — я не отрываясь смотрел на мелькавшие загорелые щиколотки, на стройные ноги, насколько, конечно, позволяла развевающаяся юбка девушки.

С этого дня мы сдружились.

Я дожидался Магди после занятий и чуть ли не все свободное время проводил с ней. Интерес, вызванный во мне первым желанием, постепенно переходил в более глубокое и ценное чувство, наполняясь содержанием.

Магди для меня значила гораздо больше, чем остальные знакомые девушки, она научила меня любить. Я грезил ею. Меня влекло ее общество, хотя чувственность в этом влечении едва намечалась. Магди я не мог представить себе своей любовницей, я мечтал о том времени, когда она станет моей женой. И это я высказал ей однажды.

— Магди, — заговорил я во время одной из наших проникнутых задушевностью прогулок. — В этом году я кончаю техникум. Стану, можно сказать, специалистом, И женюсь на тебе!