Хэммонд Иннес - Затерянные во льдах. Роковая экспедиция

Мы начали спускаться к озерам, и наши лыжи приятно шипели на сверкающем кристаллами льда снегу. Я наслаждался ощущением этого движения, почти полета без малейших усилий. И все это время мы продвигались по следу других лыж. Фарнелл и Ловаас побывали здесь прежде нас. Вдоль озер идти было легче. Наши лыжи скользили вперед как будто сами по себе. Только рюкзак продолжал оттягивать плечи. Но вскоре снова начался подъем. Объяснялось ли это прохладой ночи или тем, что мои мышцы смирились с непривычной работой, которую им пришлось выполнять, этого я сказать не мог, но я обнаружил, что уже не отстаю от Санде. Конечно, я был больше него. Кроме того, на яхте мне постоянно приходилось поднимать и опускать паруса, что заставляло меня поддерживать форму. Что касается погружений под воду, вынуждавших водолаза подолгу потеть в резиновом костюме, то это трудно было назвать полезным для здоровья занятием.

Теперь он останавливался довольно часто. Его лицо в лунном свете казалось бледным и изможденным. Один раз я предложил ему отдохнуть, на что он резко ответил:

— Ловаас будет отдыхать, как вы думаете?

Упоминание о Ловаасе напомнило мне о той погоне, которая происходила где-то впереди. Фарнелл отдыхал дольше Ловааса. Он был худощавым и крепким, и его мышцы, вероятно, уже давно освоились с подобными нагрузками. Но Ловаас был крупнее и сильнее. Вполне возможно, что он был хорошим лыжником. В его распоряжении всегда были длинные и снежные норвежские зимы. Я думал о том, что скоро мы их увидим. Далеко впереди будет идти Фарнелл — одинокая фигурка на просторах залитой лунным светом заснеженной долины. А позади будут чернеть две другие фигуры, как будто соединенные с ним тонкими нитями следа его лыж. И Ловаас не остановится ни перед чем. Об этом говорило то, что произошло с нами в Остербо. Теперь он точно знал, что ему все сойдет с рук, если он добудет информацию, которой располагает Фарнелл, и отлично представлял себе, насколько велика будет награда за нее.

Эта мысль заставила меня бежать быстрее. Теперь мы с Санде поменялись ролями, и мне то и дело приходилось его поджидать. Мне казалось, что в мои мышцы вливаются новые силы, в то время как он слабел на глазах. Его медлительность начинала меня раздражать. Его бледное лицо осунулось и заострилось. На его лбу блестел пот, в то время как я перестал потеть. Его дыхание было тяжелым и прерывистым. Казалось, он задыхается. Дважды, останавливаясь, он всматривался в карту.

Мы подошли к водопаду. Поток воды с шумом скатывался в озеро. Я обождал, пока Санде меня догонит, и пропустил его вперед, потому что не знал, куда идти дальше теперь, когда озеро осталось позади. Я шел за ним через лабиринт огромных валунов, пристально глядя себе под ноги, и вдруг увидел на снегу красное пятно. Спустя несколько ярдов краснело еще одно пятно, а затем еще и еще. Я поднял глаза на Санде. Он согнулся под весом рюкзака, а его левая рука безвольно болталась впереди. Боже мой! Внезапно меня охватил невыразимый стыд за собственное раздражение. На вершине подъема он остановился. Я догнал его и посмотрел на его левую руку. На снег медленно капала кровь. На пальцах она уже запеклась, но на тыльной стороне кисти в лунном свете влажно блестела алая полоса.

— Вы ранены, — заметил я.

— Ерунда, — ответил он. — Этот ублюдок попал мне в плечо.

Я подумал о том, сколько весит его рюкзак, и снова внутренне сжался от стыда. Сколько страданий, наверное, причинял ему этот огромный узел!

— Надо осмотреть рану, — произнес я.

Но он покачал головой. Я увидел кровь и на его искусанных от боли губах.

— Мы уже недалеко от Стейнбергдалена. Я останусь там. Вам придется идти дальше самому.

Я покачал головой.

— Я не могу оставить вас тут одного.

— Со мной ничего не случится, — разозлился он. — Рана пустяковая.

Он отвернулся и пошел дальше, ритмично отталкиваясь ногами и скользя на лыжах вниз по склону.

Я последовал за ним, опустив голову и не замечая ничего, кроме красных пятен на снегу, которых становилось все больше. И я еще думал, что оказался крепче его, потому что он ослабел, занимаясь погружениями! Я вспомнил, сколько раз он останавливался, поджидая меня, на пути в Остербо. А ведь я не был ранен, а просто устал.

Постепенно скалы редели. Внезапно мы оказались на вершине хребта. В долине внизу стояла хижина — квадратное строение, сложенное из бревен. За хижиной виднелись какие-то надворные постройки. Эта маленькая колония как будто игрушечных хижин расположилась на огромной каменной плите, просвечивающей через наметенную с гор снежную пыль.

След лыж вел прямиком к двери хижины. Я попросил Санде обождать и обошел хижину вокруг, приближаясь к ней с обратной стороны. Там на белом, ярко освещенном луной снегу отчетливо виднелись следы лыж. Три отдельных следа удалялись и исчезали в бесконечности этой холодной белизны.

Я свистнул Санде.

— Они пошли дальше, — сообщил я ему, когда он подъехал к двери хижины.

Я открыл дверь. Внутри было тепло. В камине теплились догорающие поленья. Стоило нам затворить за собой дверь, и уют натопленной хижины начал обволакивать нас подобно снотворному. Я в который уже раз осознал, насколько я устал. Было уже два часа ночи. Последние двенадцать часов я только и делал, что карабкался по горам, то пешком, то на лыжах, успев проделать двадцать шесть миль. Уронив рюкзак на пол, я пошевелил угли. Затем я снял рюкзак со спины Санде и принес из кухни дрова. В камине снова вспыхнул огонь, и я принялся разрезать засохшую от крови одежду на плече маленького водолаза. Наконец мне удалось освободить рану от загрубевшей ткани. Пуля прошла навылет через мышцы, едва не задев плечевой сустав. Набрав в котелок снега, я растопил его над огнем и промыл рану, после чего забинтовал полосами ткани из разорванной рубахи. Когда я помог ему натянуть чистый свитер, он подтащил к камину деревянную скамью со спинкой и сел у огня.

— А теперь, мистер Гансерт, вам лучше поспешить, если вы хотите догнать остальных, — произнес он. — На последнем участке мы потеряли слишком много времени.

Потеряли слишком много времени! С какой же скоростью, по его мнению, мы должны были двигаться? Я сел на скамью и снял ботинки. Мои ступни покраснели и распухли. Кожа была растерта, а кости болели так, как будто кто-то меня избил. Я посмотрел на Санде. В окна светила луна, и в ее призрачном сиянии его лицо казалось совершенно белым. Пляшущий в камине огонь отбрасывал чудовищно непропорциональную тень водолаза на огромные бревна, из которых были сложены стены и потолок хижины.

Я проклинал себя за то, что вовремя не понял, что он ранен. Он потерял много крови. Не было и речи о том, чтобы он продолжал эту гонку. Но идти дальше одному! С таким спутником, как он, горы казались отчужденными, но в целом дружелюбными. Теперь я представил себе, что эти белые зазубренные чудовища поджидают меня снаружи, и внезапно они показались мне холодными, дикими и жестокими. А подъем все продолжался. Вскоре, если я продолжу путь, эти лыжные следы приведут меня на закованные в лед вершины… на ледники. Санде знал эту страну. Он был здесь дома. Мне не приходилось волноваться о направлении. В этом я полностью полагался на него. Но идти в одиночку… Этого я себе и представить не мог. Что, если на горы опустится туман? Нет, в тумане я все равно смогу идти по следу, оставленному Фарнеллом и его преследователями. Но как насчет метели? Как я найду дорогу, если снег заметет следы? Я содрогнулся. Все до единой мышцы моего тела громко требовали отдыха. Они хотели остаться здесь, у огня. Я открыл рот, чтобы сообщить ему, что один я никуда не пойду. Но тут я вспомнил Фарнелла и сказал: