Песах Амнуэль - Искатель, 2013 № 10

Учителя? Что он имеет в виду? Внешние мысли у Симмонса встроены в мысли внутренние, мне не понять их взаимосвязи и взаимовлияния.

Ладонь сильнее прижимается к моему лбу, смещается к макушке, Симмонс будто примеривается, где находится на черепе нужная ему точка.

— Майстер, — говорит он, я чувствую, что какие-то слова он проглатывает, точнее, не думает их «вслух», я «слышу» лишь половину, а может, и того меньше.

— Майстер, к вам обращаюсь, ответьте. Мне нужна ваша помощь. Если Гардинер получит карт-бланш, он убьет двух зайцев сразу: отправит в твой мир этого безнадегу и женится на его вдове. И у него не будет серьезных оппонентов, когда он подаст на должность. Это парадоксально, глупо, бездарно, но такова жизнь, из которой вы так безвременно ушли, учитель. Вы помогали мне при жизни, помогите еще раз. Пожалуйста. Если безнадега придет в сознание, Гардинеру конец, хотя большинство расценит это как победу препарата. Конец — потому что, выйдя из комы, безнадега обвинит Гардинера в попытке убийства. Дороти… да и Винтер тоже, дружок его… мы расскажем безнадеге, наведем на нужную мысль. А если безнадега умрет, то Гардинер победитель: смелый врач, рискнувший, пусть и проигравший (теория вероятностей рулит, да!), а смелые врачи, склонные к разумному риску ради прогресса медицины, побеждают всегда. Таким благоволят, вы знаете.

Разговорился, однако. Неужели Симмонс надеется, что некий Майстер с того света способен вывести меня из комы вернее, чем ницелантамин? Каким нужно быть фанатиком, чтобы надеяться на это?

Я понимаю, вспоминаю, чувствую, что все не так. «Общение» с умершими через медиумов — распространенное поверье, которому подвержены даже некоторые физики, люди рациональные по определению.

— Учитель, помогите, верните безнадегу в сознание.

Я слышу его, а он не может услышать меня.

Симмонс продолжает бормотать все тише и наконец умолкает, прячет оставшиеся мысли. Я думаю о том, что правильно выбрал тензор перемещений, а значит, верно доказательство пятой теоремы. В моем идентичном мире я был бессилен перед подлостью Гардинера и предательством Алены. В каждой следующей реальности я оказывался ближе к результату, который был мне нужен.

Нет. Мне хочется так думать, но… Такие «переходы» я рассчитать не могу. Нужно задавать диапазон направлений, вводить бесконечномерный тензор, я еще не умею решать такие задачи, и никто пока не умеет, а потому и думать не нужно, только зря предаваться бессмысленным надеждам.

Симмонс поднимается. Мысли он держит при себе, и я представления не имею, к какому решению он пришел. Учитель ему ничего не посоветовал, медиум из меня никудышный, это так.

Симмонс поправляет на мне одеяло, возвращается к компьютеру и довольно долго стоит неподвижно — кажется, что смотрит не на экраны, а в себя, что-то для себя решает, не позволяя мыслям всплыть на поверхность сознания. Хотел бы я знать, о чем он думает.

Вспоминаю наконец, как мы с Симмонсом познакомились. На моей лекции в университетском Центре медицинских наук. Я рассказывал медикам о возможном применении инфинитного анализа в квантовой криптографии — в рамках общеобразовательной программы. Пытаюсь уточнить время, но не получается: меня будто привязывает к моменту, когда я схожу с кафедры, слушатели уже встали с мест, я дожидаюсь у проекционного лазера, пока освободится аудитория. Тогда он ко мне и подошел. Высокий, плотный, с короткой шеей и круглым лицом, на котором выделялись густые черные брови под довольно большой лысиной.

«Доктор Волков, я Остин Симмонс, нейролог из госпиталя Святого Патрика».

Вот как. Сейчас он один из ведущих врачей отделения. Профессор. Значит, преподает, в отличие от Гардинера. И работает уже не в Святом Патрике, а в клинике Джона Рэдклиффа. Наверно, сейчас у Симмонса лысый череп — интересно, не сбрил ли он брови для равновесия картины?

«Очень приятно, — сказал я и не удерживался от внешней мысли. — Что вас, врача, привлекло в моей лекции?»

Симмонс ответил, не разжимая губ, не хотел, чтобы услышали другие:

«Вы ведете курс квантового многомирия?»

«Инфинитный анализ многомировых интерпретаций, — поправил я. — Я больше математик, нежели физик».

«Прошу прощения, я не разбираюсь в этих тонкостях. Хотел бы задать вопрос. Долго раздумывал, как вы воспримете… В наше время далеко не все принимают…»

«Задавайте», — прервал я его растянувшуюся кольцами цепочки мысль.

«Среди бесконечностей миров, о которых вы говорили, доктор, наверняка есть и миры, которые мы называем потусторонними…»

«Трудно об этом судить на нынешнем этапе развития инфинитной математики, — попытался я сформулировать внешнюю мысль как можно более четко, отделив ее от мыслей внутренних, которые, будь они услышаны Симмонсом, вряд ли ему понравились бы и наверняка поставили бы под удар его мировосприятие, ставшее мне понятным по тому, какой вопрос был задан. — Потусторонние миры, а точнее, миры, куда, возможно, попадает душа после смерти, в любой формулировке принципа неопределенности не могут быть идентичными, вы, надеюсь, это понимаете».

Какая-то мысль всплыла на поверхность сознания Симмонса, но он быстро ее упрятал.

— Понимаю, — произнес он почему-то вслух.

Я тоже перешел на открытую речь, так мне было проще формулировать.

— Есть ли у человека душа? Это вопрос веры, а математика — даже в ее инфинитном варианте — не способна сформулировать…

— Да-да, — перебил он меня. — Не хочу спорить о возможности существования души, о спасении и о Боге. Но предположим… только предположим, математика ведь допускает предположения, а потом пробует их доказать или опровергнуть…

Это неверное понимание современной математики, но спорить я не собирался и потому лишь кивнул, ожидая продолжения.

— Итак, если предположить, что есть Бог, есть душа, то, значит, есть и жизнь души после смерти тела. И существует, по идее, бесконечное число миров, в которых обитают бессмертные души во всех их неисчислимых проявлениях.

Что он знает о математике неисчислимых бесконечных? Наверняка — ничего. Для него это только фигура речи.

— В любом случае, — повторил я, — эти реальности не идентичны нашей, и принцип неопределенности не позволяет…

— Да-да, — перебил он опять и перешел на внутреннюю речь:

«Это миры духовные, и связь между ними духовная, не физическая. Математика описывает идентичные реальности по законам квантовой неопределенности, но, может, и в духовных мирах, которые математика описать не может, существуют свои идентичные миры, с одинаковыми — в пределах той же неопределенности — законами духовности, и наша душа способна перемещаться в идентичных духовных мирах и, значит, общаться с душами умерших, с нашими близкими, а еще…»