Николай Асанов - Волшебный камень

— Я думала, тебе здесь будет удобнее. Я пока перешла к девушкам…

Он уже справился с волнением и ждал объяснений. Каприз ли ото, естественная ли боязнь первого сближения, которое всеми хитростями отдаляет девушка, или тут что-то другое?

— Да, мне будет удобно, — спокойно согласился он.

— Ты не обижаешься? — все так же робко спросила она.

Это было чем-то новым в их отношениях. Должно быть, она стыдилась своего поступка.

— За что же? — удивился он.

— Мы так ждали, но…

— Да, мы ждали…

Ему стало жаль ее. Не лучше ли прекратить этот разговор? Пусть Варя уйдет в полной уверенности, что она права. Пусть не думает больше о нем. Но она поднялась на ноги и почти с отчаянием крикнула:

— Нет! Так мы никогда не поймем друг друга! Понимаешь ли ты, что я ждала тебя как избавителя?

Теперь и в нем закипел гнев, он не хотел жалеть ее. Каждое ее слово оскорбляло, каждый жест поражал самое дорогое — его чувство.

— Не понимаю, о чем ты говоришь! — сдерживаясь, ответил он.

— Ну зачем ты приехал сюда? Ты мог вызвать меня в Москву. Ты заслужил право на отдых. Неужели тебе не надоело вечно блуждать по медвежьим углам? Я думала, война излечила тебя от романтики. Я думала, что у нас будет свой дом, уют, счастье, покой, все это ты заслужил, а я — ну что же, смейся! — я думала, что заслуживаю этого хотя бы своей любовью! Или нет?

— Ты думаешь, что я уже заслужил?

Он взял ее руки. Пальцы были холодные и бессильные. Да, не такой встречи он ждал… Но мог ли он оставить ее в состоянии этого беспокойного волнения?

— Подумай сама, Варя, — тихо сказал он. — Ведь война еще не кончилась… Я снял военную форму, но я солдат. И разве так уж страшно стать женой солдата? — С умоляющей улыбкой он притянул ее к себе.

— А Москва? А семья? Ведь жизнь уходит…

— Догоним, Варенька. Семья — это мы. А в Москву мы еще успеем поехать.

— Я не могу больше ждать!

Она высвободила руки, закрыла лицо и выбежала из комнаты.

Всю ночь он провел в томительном оцепенении и раздумье, но оно не могло дать ему больше того, что он уже понял.

Рано утром Сергея вызвал начальник экспедиции Палехов. Спускаясь по лестнице, Нестеров услышал сухой и нервный голос Суслова:

— Ну что же, счастлива?

— Оставь, — ответила Варя так глухо, что Нестеров невольно остановился.

— Когда же свадьба?

Послышались быстрые шаги Вари.

Нестеров переждал несколько секунд и, прижав руку к сердцу, стал снова спускаться с лестницы.

Суслов стоял в коридоре, медленно свертывая папиросу, и глядел вслед Варе. И то, какими глазами смотрел он, как рассыпал табак из дрожащей в пальцах бумажки, поразило Нестерова больше, чем его злой вопрос и молчание Вари.

Невысокого роста, ловкий и весь подобранный, в хорошем костюме, Суслов показался Сергею уверенным и красивым, и он невольно сравнил себя с ним — свою худую фигуру с опущенными плечами и непривычный, плохо сидящий на нем штатский костюм.

Суслов полуобернулся к нему и, бледнея, сказал:

— А, алмазник! С прибытием!

— Спасибо.

— Ну как, шкура цела? Так-так. Слышали о ваших подвигах. Теперь, наверно, запрезираете нас, штатских?

— Зачем же, сам таким стал! — с трудом сдерживаясь, ответил Нестеров и быстро прошел мимо.

Закрывая дверь, он не удержался и оглянулся. Суслов все стоял на том же месте, так и не закурив, серые глаза его были прищурены, и Нестерову на мгновение показался в них отблеск той же муки, что всю ночь сжигала и его. Маленькие руки Суслова с тонкими пальцами неукротимо двигались, вот они смяли папироску и отшвырнули ее. Суслов резко повернулся к двери, и еще раз их глаза встретились. Нестеров прикрыл дверь и медленно пошел по пустынной улице.

Шумливая толпа на площади возле городского парка привлекла его внимание. Обрадованный, что можно отвлечься от неотвязных дум, Нестеров свернул к парку.

За ночь выпал первый снег. Он лежал на талой земле, песок размяк под ним, и ноги оставляли глубокий отпечаток. Сергей заметил на этом разбитом следами снегу странную ископыть, как если бы большой зверь прошел по улице и свернул к парку. Люди, собравшиеся у ворот, прошли по площади, осторожно минуя эти черные, глубоко взрытые следы.

Все, что могло бы заглушить горечь, Нестеров согласен был принять как чудо. И он не спеша подходил к парку. Изгородь была повалена. На заснеженном лугу парка, где сторож поставил стог сена для своих коз, лежали маленький лосенок и лосиха с покрытыми кровью боками.

Очевидцы сотый раз уже повторяли историю о том, как они увидели на главной улице городка лосиху с лосенком, которые, по-видимому отбившись от волчьей стаи, бежали, роняя клочья пены. Лосенок отставал от матери, и мать звала его тонким, жалобным голосом. Люди бросились следом за ними. Лосиха перемахнула из последних сил через высокую изгородь парка, а лосенок остался на другой стороне, жалобно мыча.

Передохнув, лосиха ударила широким лбом под низ изгороди, и столбы повалились. Так она делала и прежде, пробираясь к огороженным зародам [13] Зарод — четырехугольный стог. сена. Лосенок перешагнул тоненькими ножками через поваленные столбы и прижался к матери. Теперь они лежали возле стога и мирно жевали. Ослабевший зверь только дико озирался на людей, которые стояли около изгороди и не переступали через нее, словно то была заветная черта, за которой, собственно, и начиналось чудо. Толпа с любопытством глядела на животных. Тут же стоял и Нестеров, ожидая, чем же все это кончится.

Неожиданно раздался топот конских копыт и из переулка выскочил вислоухий, длинношерстый конек, как из сказки «Конек-Горбунок». На коньке — старик с темным скуластым лицом и острыми глазами, поверх короткого зипуна надет безрукавный лузан [14] Лузан — кожный или суконный наплечник, подобие панциря. , на ногах меховые унты. За спиной его на широких ремнях — берестяной пестерь [15] Пестерь — заплечный короб овальной формы. . Старик пригляделся к толпе, чмокнул губами, заметив лосиху с лосенком, и решительно направил конька в толпу. Люди подались перед коньком, почтительно приветствуя старика.

Кто-то пояснил недоумевающему Нестерову.

— Хозяин Красных гор.

Только теперь Нестеров узнал в старике остяка Иляшева. Его прозвали Хозяином Красных гор с того времени, как правительственная комиссия по рекомендации Саламатова присвоила ему звание хранителя заповедника. Вот так же приехал он тогда в город на своем вислоухом коньке и явился в комиссию. Старик привез в своем пестере подробный план устройства загонов, вольер и пастбищ, начертанный углем на бересте. Рассмотрев составленную комиссией карту заповедника, он забраковал границы и посоветовал переместить центр — охотоведческую станцию — к Красным горам, где в малодоступных ущельях легче сохранить зверя.