Николай Асанов - Волшебный камень

— Ошибся ты, Андрей. Это циркон и гранат. Спутники алмаза. Где ты их взял?

— Циркон? Гранат? А я-то думал… — И Лукомцев медленно нагнулся к баяну, на котором лежала его шапка, взял ее и надел, застегнул полушубок, делая все это замедленно, неуверенными движениями. Даша вскрикнула и бросилась к нему, умоляюще взглянув на Нестерова.

— Куда вы, Андрей? Куда? — В голосе ее прозвучал такой испуг, что Лукомцев невольно задержался, ласково провел рукой по ее голове и тихо ответил:

— Обратно. Раз на раз не приходится, Дашенька. Я еще докажу… — Последние слова он произнес совсем ослабевшим голосом, сделал шаг, другой и, поддерживаемый Дашей, вдруг стал опускаться на пол.

Даша не могла удержать его внезапно отяжелевшее тело, и Нестеров помог ей осторожно положить его на диван.

— Однако ослаб, — равнодушно сказал Тимох. — Всего пять дней без настоящей еды вынес. У нас женщины крепче.

Даша все повторяла на одной ноте:

— Андрей! Андрей!

Варя с испугом смотрела на Лукомцева, тихо, словно про себя, повторяя:

— Пять дней без еды… Пять дней…

Суслов, до сих пор никак не принимавший участия в этой сцене, вдруг раздраженно сказал Палехову:

— Борис Львович, помогите мне!

— А что?

— Как — что? Снесем его ко мне в комнату. Надо вызвать врача.

Нестеров подсунул руки под голову Андрея, Суслов с неприязнью взглянул на растерявшегося начальника экспедиции, взял Лукомцева за ноги. Даша бросилась открывать двери. Они вышли, унося почти безжизненное тело.

Когда Нестеров, оставив Суслова и Дашу с Лукомцевым, вернулся в столовую, Варя стояла у печки, все так же кутаясь в свой платок. Увидев Сергея, она вдруг кинулась к нему, не обращая внимания на Палехова, который отвернулся к окну.

— Я не пущу тебя! Ты видел? Он вернулся почти мертвый! А ты подумай о себе! Ведь ты на лестницу не можешь без одышки подняться! И разве я не понимаю, что значат эти твои шрамы, это ранение в голову? А если ты там заболеешь? Как ты пойдешь?

— А главное — зачем? — угрюмо отозвался Палехов. — За этими булыжниками?

— Во-первых, я пойду не один, — тихо сказал Нестеров. — Одиночка действительно может погибнуть в парме. Но со мной будет целый коллектив, а коллектив никогда не погибает. А во-вторых, мы идем за алмазами. И этот циркон, — он кивнул на стол, на котором так и осталась сиять в электрическом свете кучка прозрачных, похожих на алмазы, но сильно обкатанных камешков, — этот циркон — спутник алмаза. А тебе известно, что «ал-мас» означает по-арабски «твердейший» и, по древнему поверью, дается только твердому человеку…

Она молчала, глядя на него испуганными и в то же время влюбленными глазами. Кашлянул Тимох, все так же сидевший на полу, прислонясь к стене. Черные гладкие волосы касались стены, в зубах он держал трубку на длинном мундштуке, и если бы не дымок из трубки, его можно было бы принять за каменную фигурку. Его как бы и не было. Палехов вышел, хлопнув дверью. Казалось, ничто больше не стояло между Нестеровым и Варей. Сергей смотрел на нее, ожидая какого-нибудь знака, что все мешавшее им понять друг друга прошло. Но она вздохнула, сделала легкое движение, высвобождая стиснутую им руку, и он невольно отпустил ее. Как видно, ничего не изменилось, она по-прежнему не хотела соглашаться с ним.

Варя ходила по своей комнате, теребя пальцы рук так, что они похрустывали, и повторяла одно и то же:

— Твердый человек! Твердый человек!..

Палехов сидел у стола, положив ногу на ногу, и сосредоточенно курил, не обращая внимания на ее волнение. Когда Нестеров начал объясняться с Варей, Палехов поднялся в комнату Меньшиковой. Судя по тому, что ему пришлось недолго ждать, объяснение не состоялось.

— Где же этот твердый человек? — спросил Палехов.

— Спорит с Федоровной о тактических причинах отступления к Сталинграду, — зло ответила Варя.

— Может быть, пригласить его сюда и поговорить еще раз? — предложил Палехов.

— Ах, что это даст! — с отчаянием и со слезами в голосе ответила Меньшикова и опустилась на край кровати, бросив руки на подушку.

Палехову показалось, что она сейчас уронит голову на руки и зарыдает. Он неодобрительно сказал:

— Ну, истерики совсем ни к чему. Мы — взрослые люди и должны рассуждать, а не плакать.

Но упрямство Нестерова разрушало все самые замечательные планы дальнейшей работы, придуманные им и Меньшиковой, и Борис Львович сам был не так уж далек от истерического припадка. Ему хотелось схватить какую-нибудь хрупкую вещь — вазу, стакан, графин — и швырнуть ее так, чтобы все кругом загремело. Он знал за собой эти припадки истерического гнева и боялся их проявления, поэтому так неприязненно и смотрел сейчас на Меньшикову.

— А вы говорили, что Нестеров и ест из ваших рук, и смотрит вашими глазами! — упрекнул он. — Эх вы, укротительница!

Она враждебно взглянула на Палехова и промолчала. Если бы она сама могла понять, что произошло с Сергеем! До сих пор ей казалось, что он уважал и даже ценил ее мнение, считался с ее настроениями, оберегал ее интересы. И вот ни слезы, ни демонстративный уход ее — ничто на него не действует, он все делает по-своему и как будто не замечает ее.

Всего лишь два дня назад она была так счастлива, что вернулся Сергей. Это было для нее как восход солнца после долгой полярной зимы. Ей надоело чванство Палехова и было приятно представить себе, как Сергей займет свое прежнее место, а Палехову придется потесниться, — он же этого так не любит! И когда Борис Львович еще до приезда Сергея заметил, что Нестеров принесет им одни неприятности, она подумала, что так плохо может говорить о людях только Палехов. А теперь вот она сидит с этим человеком и вместе с ним пытается остановить Сергея. Но Сергей стал упрям невыносимо.

Она вспомнила какой-то странный и, как ей показалось, властный тон разговора Сергея с другими. Это так не понравилось ей в самом начале встречи, затем просто уже удивляло ее, — как легко все соглашаются с ним. В нем было много нового: сила, уверенность, резкость — этого не было у него раньше! Неужели все пойдет так, как хочет Нестеров?

А Палехов? Он же после ухода Сергея в армию расцвел, раздобрел, стал высокомерным, самоуверенным, хотя за душой у него нет ничего. Говорили: Нестеров неудачник. Но Нестеров всю жизнь рисковал собой, он упрямо шел к своей цели, как бы это трудно ни было ему, и она, Варя, была его главной помощницей. Так в чем же дело? Почему же она теперь становится поперек его дороги? Устала? Да, устала. Устала и поддалась Палехову. «Оставаться здесь, — говорил он, — это значит потерять самое золотое время. Геологов сейчас нет, и если мы вернемся из этой малоудачной экспедиции, то, наверно, каждому из нас поручат большое дело, — поручать-то ведь больше все равно некому. А одна выполненная в эти трудные годы работа значительнее и важнее, чем сотни удач в другое время…»