Николай Асанов - Волшебный камень

Нестеров нагнулся, чтобы вытащить первый ящик, и внезапно застыл, впившись глазами в редкие гальки, застрявшие на сукне. Они лежали горкой, не упав в ящик, и ему показалось, что сквозь эту горку пробился солнечный луч. Действительно, за спиной вставало солнце, и лучи его заскользили по вашгерду, но это были обычные рассеянные лучи утра, а тот, что ударил ему в глаза, был другим, более плотным, как бы осязаемым лучом. Он выпрямился, стараясь по шевельнуть галечник, обернулся к Головлеву:

— Артемий Иванович, иди-ка сюда. Взгляни на гальку, — ты что-нибудь видишь в ней?

Головлев встал рядом с ним, но и другие захотели посмотреть. Некоторое время продолжалось молчание, прерываемое только нетерпеливыми словами:

— Подвинься!

— Кажись, что-то блестит!

— Лысина твоя блестит!

— Да нет, я вот отсюда вижу блеск… Сергей Николаевич, да разворошите немного кучку!

И никто не решался потрогать эту горстку камешков, словно все, как и Нестеров, боялись, что луч, то и дело возникавший, вдруг исчезнет.

Тогда Сергей осторожно пошевелил гальку ножом, рассыпая ее по сукну, и все сразу увидели нестерпимо ясный блеск камня — алмаз.

Мгновение длилось молчание. Потом вдруг Даша вскочила на ноги — до этого она все заглядывала и с той и с другой стороны и ни разу не увидела луча — и бросилась к палатке. Затем выбежала с ружьем в руках и вдруг — раз-раз! — выстрелила из обоих стволов. Тогда все закричали, кто-то швырнул в небо шапку, кто-то сел на землю, отчаянно хохоча, кто-то бил в ладоши и кричал «ура!». И Нестеров понял: алмаз увидели все. Это был уже не призрак, а настоящий алмаз, не тот мелкий кристалл, какой попадался ему несколько раз, а настоящий драгоценный камень, по крайней мере шестикаратник. И он мог осязать его, взять в руки, поворачивать под солнечным лучом, любоваться им. А ведь это был только случайно задержавшийся на сукне вашгерда кристалл. Что, если в породе есть еще кристаллы?

Эта мысль мелькнула у всех одновременно, потому что все бросились к ящикам, вынимая их с великой тщательностью и осторожностью, боясь уронить хоть крупицу, — ведь эта крупица и могла быть алмазом! Кто-то все время повторял:

— Сергей Николаевич, надо сообщить по радио! Сергей Николаевич, надо гонца послать!

— Потом, потом, — так же лихорадочно отвечал он. — Мы столько раз обольщались надеждой, что надо сначала проверить все, только потом сообщать…

— Правильно, правильно, — возбужденный не менее Нестерова, подтверждал и Головлев.

И вот все вместе стояли они по обе стороны ленты рентгена и смотрели, как текла перед ними лучащаяся порода.

Кто-то отчаянно вскрикнул, увидев чистый голубой луч, вдруг пронзивший темноту. Нестеров остановил ленту и выключил рентген. Головлев откинул полог палатки и открыл целлулоидное оконце над лентой. Стало светло. Все глаза устремились на то место, где только что сверкнул чудесный луч.

Луч остался и при свете. Теперь он был солнечным, хотя солнце и не достигало прохладных недр палатки. Это был такой же чистый кристалл в форме восьмигранника, октаэдра, как и первый, и ничуть не меньше. Чистота его воды вызывала изумление, особенно у тех, кто впервые видел эти таинственные камни, созданные из чистого газа углерода, из того самого углерода, из которого созданы все запасы каменного угля и графита на земле.

Алмаз сняли с ленты. Нестеров и Головлев пошли составлять акт находки. Даша снова пустила ленту, закрыла полог и оконце. В темноте перед ней полз ручеек породы, в которой были и светящиеся разными неяркими лучами минералы, и несветящиеся, темные, но голубого луча больше не было. Впрочем, теперь это не огорчало их. Два кристалла из одного шурфа — да разве они ждали такой удачи? Пусть бы хоть по одному, мелкому, а ведь теперь они могли надеяться, что и следующий шурф даст добычу, ведь они знали, что и он заполнен той же зеленой породой, которая так долго хранила в своей глубине алмазы…

И все-таки они соглашались с Нестеровым, что надо сначала оконтурить месторождение, еще раз проверить его и, только найдя новые сверкающие доказательства своей правоты, сообщить в Красногорск.

Однако Головлев осторожно сказал:

— А намекнуть, Сергей Николаевич, не мешает. Ведь там тоже ждут…

Нестеров подумал и согласился, что намекнуть, пожалуй, следует.

Приемник нагревался медленно. Нестеров и Головлев стояли над ним с текстом приготовленной радиограммы. Когда послышались позывные Красногорска, Нестеров начал работать на ключе:

«Саламатову. Новые шурфы вошли в карстовые воронки, заполненные продуктами разрушения оливиновых пород. Нашли два кристалла. Есть надежда…»

Приемник загудел, потом всхрапнул, как загнанный конь, и лампы его медленно погасли. Они не услышали ни ответа из Красногорска, ни сигнала, что их текст понят и принят, — радио перестало действовать. Головлев вытащил из-под стола батареи питания, заглянул в стеклянную банку, понюхал ее, потом мрачно сказал:

— Аккумуляторы сели, Сергей Николаевич. Что будем делать?

— Работать! — весело ответил Нестеров.

Он и в самом деле был весел. Эта мелочь не могла огорчить его: перед ними были россыпи алмазов, надо было лишь определить их протяженность и запас минерала. А тогда они найдут способ известить о своей победе всех, кому надлежит это знать.

Вернувшись в Красногорск, Варя затосковала.

Это было похоже на изнурительную болезнь, и когда обеспокоенные товарищи пригласили к ней врача, тот нашел у нее столько недомоганий, что безделье ее оказалось оправданным по всем законам медицины.

Юля Певцова отбыла в Москву.

В последний день перед отъездом она попыталась завести серьезный разговор с Варей. Но вот что было удивительно: Варя, не только соглашавшаяся ранее с Юлей, что им пора уезжать, но и натолкнувшая девушку на это, теперь ощущала к ней какую-то неприязнь за то, что девушка точно выполнила все ее советы. Да, она поняла, что ей трудно в тайге, да, она постарается переменить профессию, да, рыба ищет, где глубже, человек — где лучше… А Варе хотелось ответить ей горькими словами о том, что та же рыба гниет с головы, но это означало бы обвинить себя, а редкий человек выдерживает такого рода обвинения.

— Поедем со мной, — сказала Юля.

— Нет, — ответила Варя.

Тогда Юля с непонятным раздражением заключила:

— Понимаю, за жениха держишься? Не выношу бесхарактерных людей!

И Варя впервые подумала о том, что каждый отступник старается обвинить тех, кто остается, чтобы хоть чем-нибудь оправдать свое отступничество.