Сергей Песецкий - Любовник Большой Медведицы

Слышим, по дороге едет воз. Сворачиваем с дороги и становимся вблизи группы елок… Не один воз проехал — целый караван их. К границе едут — может, лес валить там поблизости?

В нескольких километрах от границы одеваем сапоги и идем по полевым дорогам, стараясь сократить путь. Под утро приходим к хутору Лени. Наконец, увижу ее. Так часто думал о ней, собирался проведать. Стоим в лесу неподалеку от хутора. Ждем, пока рассветет.

Становится все светлее. Видим все отчетливее дорогу, идущую к хутору, и двор. Видим, как паробок запрягает коня, едет в поле. Вот девка потащила здоровенное ведро в хлев. Чужих вблизи хутора не видно.

— Пойду, посмотрю, — говорю Щуру.

— Добре. В случае чего — вали сразу из двух стволов и давай к нам. Мы поддержим.

— Лады.

Налегке, без носки, быстро иду к хутору. Иду по двору, ступаю на крыльцо, вхожу в сени. Рук из карманов не вынимаю. В карманах — заряженные, наизготове пистолеты. Из сеней заглядываю сквозь приоткрытые двери на черную половину дома. Вижу Леню. Стоит спиной ко мне. Моется в большом тазу, стоящем на табуретке посреди избы. Намыленными руками трет лицо и шею. Крадусь к ней. Леня ополаскивает лицо водой. А когда начинает вытираться, обнимаю ее, поднимаю.

Крикнула, вырвалась. Таз упал на пол, вода разлилась.

— Это я, Леня!

Прижала руки к сердцу.

— Как ты меня напугал! Откуда ты?

— Из Польши. Случилось мне тут с товаром идти. Решил тебя проведать. С коллегами я.

— Сколько их?

— Двое.

Леня поспешно вытирается полотенцем, весело мне улыбаясь и радостно сверкая глазами.

— У тебя спокойно?

— Полный покой! Теперь меня не трогают. Наверное, вызнали откуда-то, что я пункт закрыла.

— А для меня товар сдашь?

— Чтоб я для тебя не сделала! Ты не забыл меня? Иди, поздороваемся!

Кидает полотенце на лавку, обнимает меня за шею. Пахнет она мылом и мятой. Тянет меня за руку на другую половину избы.

— Хлопцы же ждут!

— Пусть подождут немного. Я тебя дольше ждала!

Потом иду в лес и привожу коллег на хутор. Леня уже оделась. Пригласила нас в комнатку за перегородкой, где обычно снаряжали бандажи. Мы вынимаем товар из носок, раскладываем по столу и считаем, сколько всего.

— И когда ты нам, Бомбинушка, спихнешь товар? — спрашивает Щур.

— Торопишься?

— Так, и бабки нужны.

— За золото хотите продать или за доллары? А может, на шкуры выменять?

— За доллары продай!

— Если так, то к завтрашнему вечеру все улажу. Раньше не получится. Придется вам у меня ночевать.

— Чтоб только нас здесь не загребли…

— Не загребут. Откуда им знать?

— А Владка тогда?

— Тогда ждали вас. Засыпал вас кто-то из местечковых, а Макаров засаду устроил. Четыре дня вас ждали.

Днем пересидели на чердаке. Оттуда хорошо видно во все стороны и удобно удирать в случае чего. Леня днем поехала в Минск, а вечером пять носчиц перенесли весь товар в город. Я тем временем сидел в хате, а коллеги — на чердаке.

— Сегодня можем возвращаться, — говорю Лене, когда та приехала. — Товар сдала и уже, наверное, бабки для нас имеешь.

Леня разозлилась.

— Чего спешишь? Столько времени не виделись, а тебе неймется! Ничего не станет, если подождешь! Или дело какое дома?

— Нету дела.

— Ну так завтра пойдешь! Денег я всех не получила еще. Завтра заберу остаток. С жидами я договорилась по-всякому, а вам же монету на руки надо!

— Ну, да.

— Видишь? Я знаю, как лучше сделать.

Хлопцы спали на крыше, а я — у Лени. Назавтра Леня с утра поехала в город. Вернулась близ полудня. Посчитала общую цену товара и вручила нам две тысячи девятьсот пятьдесят долларов. Взял я с этой суммы двести пятьдесят и протянул ей, говоря:

— А это тебе за работу и мелину.

Она рассмеялась.

— Какой ты добрый ко мне! А ты бы свои деньги дал со своей доли, а не с общего.

— Добре, — говорю. — Дам тебе половину своей доли, а если захочешь, то и все! Деньги у меня есть.

Леня кивает с деланным удивлением.

— Смотрите на него, богач какой! Ты за меня не бойся. У меня от жидов свой процент. Это вчистую ваше. Если шкурки за доллары взять захотите, то еще больше заработаете.

— Для нас и того заработка хватит, — сказал Щур. — Ни к чему нам лишние хлопоты.

Разделили мы между собой полученные деньги. Вечером, после сытного ужина, попрощались с Леней и пустились в обратный путь.

— Если еще товар будет — приходи, — сказала мне Леня. — Я пункта теперь не держу, но для тебя товар всегда продам.

Ночь выдалась теплая. Приятно было идти по полям и лесам без носки за плечами. Как раз был канун какого-то праздника. По деревням девки пели монотонные белорусские песенки. Шли мы по лугам, полям и лесам, по стежкам, мху, дорогам. На запад шли — туда, где тянется наискось, стремится сверху вниз, с востока на запад, Большая Колесница.

Мы хорошо одеты, с надежным оружием. Много у нас денег и надежд добыть еще больше, больше денег. Но зачем они мне? Разве я знаю? Мне деньги не нужны вовсе. Мне от жизни многого не надо.

Уже половина мая. Щур улаживает наши дела в местечке, смотрит внимательно, разузнает, не пойдет ли вскорости за границу группа «повстанцев». Грабарь целыми днями спит на чердаке, на нашей мелине у матери Вороненка. А я с двумя парабеллумами в карманах брожу по лесам и дорогам. Иногда очень далеко захожу. Не знаю, что меня гонит? Не могу понять. Может, не хватает чего? А чего? Все есть: и жратва, и водка, и преданные друзья.

Весна уже вовсю. Солнце поливает землю горячими лучами. Лес играет, поет, шумит. Земля оживает, дышит глубоко.

Я долго брожу по лесам вдали от местечка. Иногда ко мне присоединяется Грабарь (но только по вечерам: коллега не любит солнца). Тогда идем в ближайшие деревни. Там у нас много знакомых хлопцев и девчат. Зовем их к себе на водку и конфеты. Грабарь не особо разборчивый, кем угодно доволен — лишь бы баба! А днем цинично посмеивается над девками, которых вечерами и ночами усердно и работяще ущупывает по чуланам и амбарам. Говорит, к примеру, такое: «Для меня красота начинается изрядно за коленом, а кончается около пупка. Вот это — первая категория. А что остальное, так разницы никакой. И не в счет!»

Грабарь умеет с девчатами разговаривать. Хоть гадкий и циник, пользуется большим успехом. В каждой окрестной деревне у него по нескольку любовниц. Не раз слышал: такое он сальное, жуткое, похабное непотребство им говорит, что аж плевать охота, а они его клянут, кулаками тычут, уши себе затыкают — но слушают, так и льнут к нему.

Когда работы на ночь нету, Грабарь на мелине не спит. Приходит рано утром, заморит червячка и укладывается до вечера, а вечером снова на обход деревень. Днями остаюсь я один. Долго спать не могу, брожу в одиночестве по лесам. Часами лежу на мягком мху, глядя в глубокую бирюзовую даль неба, где плывут легкие облачка или ползут тяжелые огромные клубы туч.