Михаил Зуев - Окачундра

— Тенгиз! Что ты сделаешь, как только мы найдем золото?

После длительного раздумья тот отозвался:

— А ты?

— Ха, я, как истинный воин, выполню приказ командира — зарежу сопляка Павлика и умника Серегу.

— Кто же тогда зарежет старого осла?

— Зачем резать? Мы его отпустим, над пропастью. Пусть летит, куда хочет.

И собеседник довольно загоготали, а пенсионер уполз в свою палатку ни жив ни мертв. На следующий день, когда Серый зашел за ним, Алябьев не смог встать, жалуясь на боль в сердце. Весь день ребята поили его валерьянкой и кормили нитроглицерином, сдержано матерясь и надеясь, что он не помрет раньше срока. Вечером в палатку заглянул Тенгиз, приставил к его морщинистому кадыку кинжал и сказал, обнажая в улыбке крепкие золотые зубы:

— Если завтра ты, ишак плешивый, не встанешь, мы с тебя живьем шкуру сдерем и кошельков наделаем, понял?

Геннадий Михайлович лежал в гамаке бледный и вялый, как садовый хрущ, и голубые глаза его, неестественно большие за толстыми линзами очков, глядели по-детски беззащитно. Он покорно кивнул:

— Не беспокойся, Тенгизик, завтра все будет хорошо.

И действительно, утром 22 сентября Алябьев двинулся в путь вместе со всеми. До цели почти добрались уже поздним вечером. Как заверял Геннадий Михайлович, осталось пройти каких-нибудь пару километров по скалистой тропе. Ему вторил и проводник Хуан — коренастый индеец лет 45, в засаленном фетровом котелке и выцветшем пончо, с лицом, словно вырезанным из мореного дуба.

Улучив момент, Серый отозвал его в сторону и спросил напрямик:

— Что тут за окачундра бывает?

Минуты две тот бесстрастно смотрел куда-то вдаль, потом строго сказал:

— Дай 10 долларов, отвечу.

Серый сунул ему мятую бумажку. Хуан спрятал ее под пончо, присел на корточки, и, раскачиваясь, забормотал что-то нараспев, мешая испанский с кечуа. Молодой человек с трудом понял следующее:

— Однажды Господь собрал все сокровища верхнего мира — хананпачи на плато Чачапояс и спрятал за каменной дверью. И поручил стеречь ее Илье-пророку, который с тех пор летает над горами в своей огненной колеснице и истребляет всех, кто посягнет на них. Только раз в году он отправляется к Господу с отчетом. А называется его колесница «Окачундра», что в переводе с кечуа означает «Несущая гибель грешникам».

Серый обдумал легенду и опять спросил:

— Как спастись от окачундры?

— Надо больше молиться, — ответил Хуан и пошел в свою палатку.

Утром, едва непроглядный мрак ночи немного рассеялся, караван выступил в последний переход. Тропу было еле видно сквозь предрассветный туман. Но вот пришли на место, и в первых лучах солнца ясно обозначился вырубленный в подножии горы портал с огромной каменной плитой, загораживающей вход. Сбоку виднелась узкая щель.

Радость охватила путешественников. Арслан с гортанным воплем, размахивая тротиловой шашкой, бросился к порталу, Тенгиз стрелял в воздух. А между тем на горизонте появилась странная овальная тучка, сверкающая, как новогодняя электрическая гирлянда. Она быстро росла, приближаясь. От нехорошего предчувствия у ребят похолодело в груди. Хуан, едва взглянув на тучу, вдруг побледнел и с жутким воплем «Окачундра! Окачундра!» бросился в заросли кустарника. Тенгиз и Арслан, как зачарованные, смотрели на восток, откуда появилась окачундра, держа автоматы на изготовку.

Серый сгреб Алябьева за грудки и заорал в ухо, перекрикивая нарастающий гул: «Включай свою хреновину, Склифосовский!» Тот покорно вытащил из сумки «Изделие 22–09» и открыл коробку. Внутри лежал пожелтевший листок отрывного календаря за 22 сентября 1972 г. и небольшая фомка, сделанная из куска ржавой арматуры. Геннадий Михайлович сказал, вручая ее онемевшему парню:

— 22 сентября надо было подцепить ею входную плиту и войти в хранилище. Это единственный день в году, когда окачундры не бывает. Теперь время ушло, и нам осталось только достойно встретить смерть.

Он снял очки, сел на землю и, обхватил колени руками, глядел прямо перед собой. Тут Серый очнулся, пнул пенсионера ногой, схватил фомку и сунул ее в боковую щель портала, лихорадочно стараясь сдвинуть плиту…

Через час Хуан боязливо выглянул из расщелины. Солнце безмятежно светило с ясного неба. Из-под обломка гранитной скалы нелепо торчала толстая волосатая рука, сжимавшая приклад. Индеец вынул из-за пазухи кривой деревянный крестик и поставил около каменной плиты. Потом зажег свечу, помолился и отправился собирать уцелевшие вещи.