Александр Соколовский - Дом на улице Овражной

Мы в точности переписали порванный листок и страницы из тетради Альберта Вержинского, а когда вышли на улицу и пошли к автобусу, Женька говорил не умолкая:

— Ну, Серега, теперь мы сделаем настоящее открытие! Это тебе не мамонты или бронтозавры какие-нибудь!.. — Потом он тут же, на ходу, стал размышлять вслух, как лучше нам искать. — Давай так. Пойдем по обеим сторонам. Ты, к примеру, будешь заходить в четные номера, а я — в нечетные.

Не успокоился он и тогда, когда мы сели в автобус. Только стал говорить потише.

— Ты слушай, Серега. Ей в тысяча девятьсот седьмом году сколько было? Двадцать два? Так ведь в той рваной бумажке сказано. А сейчас, значит, сколько?

— Что ты, Женька, — даже подпрыгнул я. — Она, наверно, на фронте тогда еще погибла… Ведь Иван Николаевич сам сказал, что справки наводили.

— Наводили, наводили! Заладил одно. Мало ли что справки! Фамилии-то ее не знают. Ты попробуй подойди к справочной и скажи: ищу, мол, Женьку, тринадцати лет. Тебя так шуганут, что не обрадуешься. Мало ли у нас в городе Женек! А я тебе говорю: живая она.

— Ну, сколько ей сейчас? — поверив ему, принялся высчитывать я. — Двадцать два и еще… — Сообразив, что неизвестной женщине, которую нам надо было отыскать, сейчас никак не меньше семидесяти лет, я воскликнул: — Она могла, Жень, и так от старости помереть!

— Тоже сказал — от старости! Вон у Карнаухова бабка — девяносто почти. А какая резвая! Гимнастикой, наверно, каждый день занимается. А еще я слыхал, на Кавказе один дед сто сорок четыре года живет. Семьдесят — это ведь пустяки!

Когда мы сошли с автобуса, у меня в голове гудело от Женькиных рассуждений. Но мне стало и впрямь казаться, что эта неизвестная учительница Ольга жива и мы ее найдем. Я даже представил себе ее лицо, строгое и смелое, как у нашего директора школы Клавдии Алексеевны. Может быть, и правда живет она, скромная, уже совсем старая, на Овражной улице, в каком-нибудь домике с палисадником, и никто не знает, кто она такая.

Мы попрощались с Женькой у наших ворот и уговорились завтра утром ровно в девять встретиться возле его дома.

С этого-то дня и начались наши приключения.

На следующее утро ровно в девять часов мы уже шагали к скверу на площади Гоголя, откуда начиналась Овражная улица. Женька поднял на тротуаре обгорелую спичку и спрятал ее в кулаке за спиной.

— Выбирай. Найдешь — твоя сторона четная.

Я выбрал правую руку, и в ней оказалась спичка.

— Ну, иди, — сказал Женька, показывая на старый трехэтажный дом номер два. — Я, наверно, успею, пока ты ходишь, уже целых четыре дома обойти. Как дойду вон до того перекрестка, буду тебя ждать.

Я долго топтался на тротуаре перед подъездом, не решаясь войти. Как-то неловко было стучаться в чужую квартиру и спрашивать, не здесь ли пятьдесят лет назад жила учительница, которую звали Ольга. И сумею ли я объяснить, кто она такая? Да на меня, наверно, посмотрят как на какого-нибудь сумасшедшего!

— Ну! Ты что стоишь? — окликнул меня Женька с другой стороны улицы.

Он стоял и смотрел на меня, дожидаясь, наверно, когда я войду в подъезд. Показывать ему, что я трушу, очень не хотелось, и, решив — будь что будет, — я толкнул тяжелую, громко заскрипевшую дверь.

Ступенька, еще одна, третья, четвертая… Площадка. Справа одна квартира, слева другая. Сердце билось так, словно я поднялся не на пять ступенек лестницы, а без остановки взбежал на шестой этаж. Дверь в первую квартиру была усеяна кнопками звонков. Под каждой белела табличка с надписью. Я стал читать фамилии. «Николаю и Кириллу Громобоевым». «Звонить только Альбине Бойко». «Зезегов Иван Гаврилович». «Цыпленочкину». «Семенчуку 1 раз, Кубышкиной 2 раза». И крепко приклеенная квадратная бумажка: «Волкову стучите».

Я читал и перечитывал эти имена и фамилии, переступая с ноги на ногу. Какую кнопку нажать? Для чего так много звонков? То ли дело у нас в квартире — одна кнопка. Нам — один звонок, нашим соседям, Кузаковым, — два, Илье Филипповичу, директору сберкассы, — три. А тут!.. Громобоевым я решил не звонить. Сразу представились два здоровенных дядьки с оглушительными голосами. Фамилия Зезегов мне тоже не понравилась. В табличке с именем Альбины Бойко смутило слово «только». Выйдет еще и скажет: «Чего звонишь? Не видишь, написано: „Только мне“!» Кнопка, которой пользовались гости Кубышкиной и Семенчука, тоже показалась мне не внушающей доверия. Кто их знает, что за люди: живут вроде вместе, а звонки врозь. Наконец я стал присматриваться к фамилии Цыпленочкина. Фамилия была ласковая. Наверно, это какой-нибудь добрый старичок, пухленький, лысый, с мягкими розовыми руками, похожий на доктора, который прошлую неделю приходил к нам, когда заболела гриппом моя мать. Я еще немного потоптался перед дверью и неуверенно ткнул пальцем в кнопку звонка.

Не отпирали долго. Наверно, старый ласковый Цыпленочкин был глуховат. Я представлял себе сгорбленного старичка, который сидит за столом в маленькой комнатушке и пьет чай. Наклонив голову, он прислушивается, как звякает ложечка в стакане, и совсем не слышит звонка… Впрочем, я и сам его не слыхал. Может быть, звонок просто не работает? Я еще раз нажал кнопку и с минуту не отпускал. И вдруг совершенно неожиданно дверь распахнулась. Передо мной стоял громадный небритый человек в помятых брюках и подтяжках, надетых прямо на ночную рубаху. Лицо у него было заспанное и злое.

— Чего надо? — хрипло спросил он.

Растерянно и испуганно глядел я на него снизу вверх. Неужели это и есть Цыпленочкин?

— Ну, чего тебе тут надо?! — заорал он.

Я шарахнулся в сторону и кубарем скатился со ступенек в парадное. Вслед гремел сиплый бас:

— Развелось хулиганье! Поспать не дают в воскресенье!.. От горшка два вершка, а уж научился хулиганить!.. Драть некому!..

Пулей вылетел я на улицу и чуть не сшиб с ног Женьку. Оказывается, он стоял в подъезде и тайком проверял, как я справляюсь с первым заданием.

— Так, понятно, — сказал Женька. — Понятно, как ты ищешь.

— Да ведь я, Жень, хотел уже спросить, а он как заорет!..

— Заорет! — разозлился Женька. — И зачем я только с тобой связался! Ничего не умеешь. Идем, я тебе покажу, как надо.

Продолжая ворчать, Женька зашагал через улицу на другую сторону. Он храбро постучал в дверь одноэтажного домика, на стене которого висел круглый, с козырьком и лампочкой номер «1».

— Кто тут? — спросили за дверью.

— Откройте, пожалуйста, мы по делу, — решительно ответил Женька и покосился на меня: смотри, мол, вот как нужно.

Дверь отворила низенькая старушка в аккуратном переднике и ситцевом платке, из-под которого выбивались седые прядки. Она оглядела нас, прищурившись, наморщив остренький нос, и вдруг чему-то страшно обрадовалась.