И Ковтун - Азиатский аэролит. Тунгусские тайны. Том I

Марич, не разбираясь в воздухоплавании, все же сразу понял огромный вес и значение изобретения. Газ в три раза легче водорода! Какие возможности для воздухоплавания! Это означало втрое увеличенную грузоподъемность, скорость и долговечность.

Конечно, революции в воздухоплавании (как рекламировала пресса) изобретение не сделало; Эрге лишь усоверршенствовал современный дирижабль и продвинул технику вперед на три огромных шага. Новый дирижабль был оснащен длинной, продолговатой, цельнометаллической оболочкой в форме сигары с острыми ребрами, все помещения были спрятаны внутрь конструкции и помимо моторных гондол снаружи оставалась только небольшая командирская рубка.

Каждая группа моторов имела по два винта: один тянул, второй толкал конструкцию.

Марич застал конец лекции. Он видел, как Эрге вежливо улыбнулся и наклонил голову, благодаря аудиторию за внимание.

К постаменту подошел слуга и накинул на конструкцию рыжий чехол.

Зал утратил напряженную тишину, зашевелился и наполнился гулом. Слушатели, живо обмениваясь мнениями по поводу изобретения, двинулись в фойе.

Марич протиснулся в конец зала к главному выходу и остановился под колоннами. Он и сегодня не сумел одолеть себя и, направляясь на лекцию Эрге, лелеял скрытую робкую надежду — увидеть Гину.

Зал вскоре опустел и Марич, в последний раз окинув взглядом аудиторию, шагнул вперед, к выходу, но тотчас растерянно застыл на месте — навстречу ему из-за массивных колонн напротив вынырнула черная фигура инженера Эрге.

Тот с интересом посмотрел на одинокую фигуру и прошел было дальше, но и сам неожиданно замер и свел воедино черные изломанные брови — глубокая задумчивость появилась в его глазах. Оба быстро обменялись взглядами и тогда напряжение внезапно исчезло из глаз Эрге и уголки сухих губ заострились. Марич побледнел: он понял, что Эрге узнал его.

Краткий миг оба стояли недвижно, пытаясь найти выход из этого случайного, но неприятного положения. Первым нашел выход Эрге — и такой, какого Марич менее всего ожидал.

Инженер приятно улыбнулся и протянул Маричу руку:

— Если не ошибаюсь, господин Марич?

Тот механически, как загипнотизированный, неуклюже протянул навстречу свою и растерянно, краснея, пробормотал:

— Вы не ошиблись.

Марич и сам не заметил, как через минуту оказался в фойе и шагал рядом с Эрге, который, улыбаясь и кланяясь во все стороны знакомым, вел его к свободному столику.

В фойе перед Эрге все вежливо расступались, и Марич с болезненным чувством сознавал, что его неуклюжую фигуру сейчас с интересом рассматривают сотни глаз. Досадней всего было за себя и за свое до невозможности глупое поведение. Наверное, этот прилизанный инженер-эмигрант в душе искренне потешается над его глупостью. Но что делать? Отойти сейчас куда-нибудь в сторону — неудобно, наговорить грубости — неостроумно и вообще грубо, только окажешься в еще более дурацком положении. Эх, черт побери, надо же было так увязнуть!

С такими мыслями, неудачно и невпопад отвечая на многочисленные и вежливые вопросы Эрге, Марич очутился у стула, который учтиво пододвинул ему инженер.

Расспрашивая об СССР, Эрге строго, деловым тоном осведомился:

— Простите, если не секрет, цель вашего приезда в Америку — научная командировка? Я слышал, что в СССР сейчас созданы прекрасные условия для молодых научных работников.

— Да, — строго буркнул Марин и, сам не зная для чего, добавил:

— Кроме командировки, имею еще личное поручение профессора Горского — узнать, как продвигаются раскопки Аризонского аэролита.

Эрге удивленно вздернул брови:

— А разве СССР интересует Аризонский аэролит?

Марин потихоньку пришел в себя и радовался, что мог хотя бы дельно отвечать на вопросы.

— Видите ли, профессора Горского, равно как и научные круги СССР, интересует не столько Аризонский аэролит, сколько сам процесс раскопок и в целом методы и средства, потому что, как вы, вероятно, слышали, в Сибири двадцать лет назад упал гигантских размеров аэролит, по своей величине значительно превышающий аризонский. Где он в точности упал, до сих пор не определено, хотя все данные говорят в пользу того, что он рухнул в непроходимой тайге близ Подкаменной Тунгуски. Профессор Горский добрался было до места падения, но за недостатком припасов и сил вынужден был отказаться от исследований. В этом году правительство ассигновало специальные средства для розыска аэролита, и поэтому профессора Горского так интересует, какими методами пользуются американские ученые, проводя раскопки; их опыт станет для него большим подспорьем…

Марич неожиданно замолчал, прервав свою речь — он заметил, что Эрге, наклонившись вперед, не сводит с него острого взгляда. Маричу показалось, что в этом взгляде мелькнуло мгновенное выражение какой-то тревоги и ужаса; почудилось даже, что лицо инженера побледнело.

Поймав удивленный взгляд Марича, Эрге выпрямился и резко прижал ладонь ко лбу так низко, что заслонил глаза.

— Проклятое переутомление, малейшее напряжение вызывает острую боль, — произнес он затем медленно и устало. — С вами такое не случается?

В это время звонок возвестил, что пора возвращаться в зал. Эрге поспешно поднялся со стула и, вновь мило улыбаясь, протянул руку:

— Прошу прощения, должен идти. Понимаете, все же какая-то тоска по России. И потому несказанно радуешься каждой встрече с земляками. Всего хорошего. Очень рад буду видеть вас у себя, — сказал он, быстро пожимая руку, и в конце просто добавил:

— И Гина будет рада вашему визиту.

Еще раз пожав руку, он ровным шагом направился в зал.

Гина Марич (в девичестве Регина Войтоловская) в минуты отчаяния и тоски и сама часто размышляла над теми же вопросами, что и Марич. Но перед ней они никогда не вставали так остро и болезненно. Напротив, думая о минувшем, она погружалась в приятную печаль и с удовольствием вспоминала подробности жизни в далекой неприветливой Сибири. Вспоминала мечтательно, как чудесный, фантастический сон.

И Марича вспоминала с той же приятной тоской и нежностью, а порой и укором, укором себе; она чувствовала, что неожиданно и незаслуженно причинила любимому и неуклюжему, милому Виктору глубокую боль и обиду. И потому нередко в нежной тоске тихо подступало смутное и неясное раскаяние, и капризно вилась мысль — увидеть Виктора, приласкать его, милого и неуклюжего, утомить ласками и вымолить прощение за боль и измену.

Неожиданная встреча состоялась, но Гина мечтала совсем не о такой, узнав, что Марич в Нью-Йорке. Вот уже три дня, как она ощущает, что не может освободиться от нового тягостного и болезненного чувства и все мысли ее кружатся вокруг событий, что давно миновали и вернуться, как бы то ни было, не могли.