Луи Анри Буссенар - Охотники за каучуком

Трудно себе представить что-либо более захватывающее и странное, нежели это сооружение среди леса! Кругом темная ночь, треск костра; густые клубы дыма носятся в воздухе. Красноватый отблеск огня играет на красных лицах индейцев, опьяненных запахом кашири, прокопченного мяса, танцующих, точно бесноватые, под звуки своего вибрирующего глухого тамбурина или барабана, гулко разносящиеся по лесу в ночной тишине.

Несравненно менее шумно и более спокойно совершалось копчение у наших четырех путешественников, а главное — гораздо прозаичнее и менее колоритно с точки зрения любителей местных красот.

Пираруку, распластанная пополам вдоль хребта и натертая индейским перцем, была бережно разложена на прутьях. Маркиз в качестве простого помощника коптильщика разжег мелкие зеленые веточки костра, расположенного под рыбой.

— Вот и все? .. — спросил он, когда пламя охватило веточки, образовав как бы сплошной красный огненный ковер — с таким искусством был разложен Шарлем этот низкий квадратный костер.

— Да, все!

— В таком случае нам остается только сложить руки и ждать этого вкусного обеда, а затем, пообедав всласть, завалиться спать!

— Эх, черт возьми, как у вас это все скоро делается! Напротив, теперь-то и необходимо величайшее внимание, чтобы поддержать повсюду ровный огонь, подправлять его там, где он начинает затухать, раскладывать там, где он начинает разгораться, иначе вы рискуете испортить окончательно всю эту превосходнейшую рыбу.

— Прекрасно! Теперь я понял! Мы будем сторожить костер поочередно и будем всячески остерегаться, чтобы не заснуть!

— Вот именно; с этого вы и начните свое обучение ремеслу коптильщика, под благосклонным руководством Хозе, а мы с Винкельманом тем временем займемся приготовлением обеда.

— Охотно! Таким образом у меня не явится намерение заснуть, как тогда на паровой шлюпке! Впрочем, здесь это менее опасно, чем там, не правда ли? Крокодилы, и живые, и мнимые, остались там в озере? .. Брр! .. Отвратительные животные! .. Меня кидает в дрожь, как только я вспомню о них!

— Крокодилы-то действительно остались там, но зато ягуары здесь.

— Как? Здесь есть ягуары?

— Здесь, как и везде в этой стране.

— Эх, черт! .. Я их видел в Париже в зоологическом саду… Они показались мне не особенно приветливыми!

— О! .. Вы не преувеличивайте их кровожадности! Наши ягуары довольно трусливы и в общем, можно сказать, безобидны до тех пор, пока не ранены. Не было случая, чтобы они первые нападали на человека!

— А когда они ранены?

— Ну, тогда они, действительно, становятся чрезвычайно свирепы, можно сказать ужасны!

— Значит, они главным образом опасны, как мародеры?

— Вот именно! Запах копченого привлекает их, и они, без сомнения, станут бродить вокруг, с удивительной смелостью подходить к самому костру и стараться стащить самый лучший кусок и умчаться с ним во всю прыть.

— Не может быть?!

— Нет, это именно так, как я говорю!

— Даже и копченую рыбу они уносят?

— Копченую рыбу в особенности!

— Вот странный вкус!

— Совсем не такой странный, как вам кажется! Ягуар, видите ли, даже предпочитает рыбу мясу. Я сам не раз видел, как они терпеливо лежали по несколько часов на берегу ручья или реки и с невероятной ловкостью вылавливали прямо из воды молодых пираруку, тукунаре или ширанья весом в несколько килограммов!

— А, впрочем, почему бы и нет? Ведь наши кошки тоже любят рыбу и нередко браконьерствуют на реках. Я видел это не раз у нас в Европе!

— Во всяком случае, мы будем хорошенько сторожить свою рыбу. Огонь костра не всегда в достаточной степени отпугивает этих лакомок, которые, ради удовлетворения своего аппетита, рискуют иногда обжечь себе лапы и опалить усы!

Действительно, сторожили усердно, до одиннадцати часов ночи. Четвероногие мародеры, привлеченные вкусным запахом копченой рыбы, но вместе с тем и весьма трусливые по природе, довольствовались тем, что жалобно выли в лесу, сначала вдали, а затем мало-помалу подходя ближе к притягательному центру, о чем можно было судить по все крепнущему хору этих невидимых хористов.

Около полуночи, прозванной баснописцем «часом преступлений», очередь сторожить пришла Винкельману.

Еще менее нервный, чем Шарль и Хозе, эльзасец, смотревший в высшей степени добродушно на все случайности кочевой жизни в диких лесах, слушал рассеянным ухом эту ночную симфонию.

Кто прожил многие годы среди девственных лесов, тот невольно становится невероятно равнодушен ко всевозможным опасностям, что совершенно непонятно для европейца, недавно прибывшего в эти дикие края. Путешественник, пропитанный насквозь страхами и опасениями, внушенными ему цивилизацией, не может на первых порах понять сосуществования человека с дикими зверями, пресмыкающимися и опасными насекомыми, свирепость которых почему-то принято страшно преувеличивать.

Только впоследствии он разубеждается во всех этих россказнях и приучается смотреть трезво на вещи, признавая за каждым из этих животных только действительные его свойства и качества и отвергая все беззастенчивые преувеличения.

Винкельман, присев на своем гамаке, рассеянно и безучастно поглядывал кругом, останавливая главным образом свое внимание на коптящейся рыбе и следя несравненно больше за огнем костра, чем за скрытыми маневрами ягуаров.

Впрочем, сейчас еще нечего было опасаться. Глухое рычание и протяжное завывание раздавалось из леса, а ягуар всегда смолкает, как только отваживается на грабеж, к которому у него вообще большая склонность.

Но между тем все-таки воцарилась сравнительная тишина. Из этого эльзасец заключил, что, вероятно, в самом непродолжительном времени огромные куски рыбы подвергнутся нападению.

— Эти мерзкие твари ни за что не хотят оставить нас в покое! — прошептал он себе под нос. — Вон там один присел и сидит, точно большой кот перед мышиной норой; выжидает, разбойник! .. А глаза горят во тьме, точно две свечки. Будь я такой стрелок, как господин Робен, я бы, не долго думая, разом погасил эти огоньки одним выстрелом. Но к чему напрасно подымать шум и будить всех, когда они так сладко и так мирно спят! .. Впрочем, погодите, голубчики! Эй! Подожди, любезный! ..

Последние слова были уже обращены к громадному ягуару, который, осмелев вследствие царившей кругом тишины, осторожно выбрался из чащи, крадучись пробрался вперед и подполз, распластавшись по земле, насторожив уши, нюхая воздух и пожирая глазами добычу.

С присущим ему невозмутимым спокойствием, Винкельман покидает свой гамак, проворно и неслышно делает семь — восемь шагов, отделявших его от костра, наклоняется, хватает горящую головню и смело идет навстречу мародеру.