Богдан Сушинский - Странники войны

— Сидеть! Руки вверх!

— Руки, сволочи! — тоже навел на них автомат Кирилл. И то, что он выкрикнул это по-русски, подействовало на немцев ошеломляюще.

— Вы... вы партизаны?! — удивленно пробормотал унтер-офицер, пытаясь оглянуться на Беркута, но тот с силой ткнул его стволом в затылок.

— Не двигаться! — Однако, услышав за спиной грохот приближающейся автоколонны, приказал: — На землю! Лицом вниз. Ползком к дому.

— О господи! — всхлипнул рядовой, первым опускаясь на колени. — Будь проклят этот обер-лейтенант с его поляком.

— Ефрейтор, подержи их в руинах. Я поинтересуюсь, что в усадьбе. Эй, Зданиш! — подскочил он к машине. — Какого черта сидишь? Ты свободен. В лес, быстро! — И, не дожидаясь, пока поляк придет в себя, бросился к усадьбе.

За углом Беркут столкнулся с Кодуром, за несколько метров от которого стояли с поднятыми руками оба немца. Их держали под прицелами трое засевших в сарае боевиков.

— Возьми еще тех двоих, что в доме, — приказал Андрей. — И всех четверых — в лес. Только быстро и тихо. Большая колонна немцев, — кивнул в сторону дороги.

— Хороший ты вояка, пан лейтенант. Тебя бы к нам.

— Уж не командиром ли? Так ведь ты свое старшинство не уступишь. Ну ладно, потом. Кто-нибудь из ваших водит машину?

— Звездослав Корбач.

— Отгони ее к лесу, — обратился к Корбачу. — И подальше. На хуторе не должно оставаться никаких следов. Жду тебя в доме.

Через несколько минут Кодур уже сидел за столом напротив Беркута. Немцев увели, машину угнали. Посреди комнаты лежали сваленные в кучу автоматы, рожки с патронами и несколько противопехотных гранат. Командир боевиков решил поделить трофей справедливо, предоставив первому взять свою часть лейтенанту Беркуту.

— О тебе и твоих людях, Кодур, мне уже кое-что известно. Точно так же, как тебе кое-что известно о нас. Да и времени на разговоры у нас немного, пора уходить к линии фронта.

— Пора — так пора.

— Я знаю, что Корбач — твой боец, поэтому сначала решил поговорить с тобой. Отпусти его, в знак нашей дружбы, на трое суток с нами. Он исходил все окрестные места. Владеет польским. Хочу просить его, чтобы стал нашим проводником. Ясное дело, постараюсь поберечь хлопца. Насколько это возможно, конечно. Я мог бы просто увести его. Но ты — командир группы. Как кадровый офицер я знаю, что такое дисциплина и какое чувство возникает у командира, когда кто-то начинает распоряжаться подчиненными без его согласия.

— А ты дипломат, холера краковска, — Кодур налил в стаканы водку, которую принес во фляге, и одну рюмку поставил перед Беркутом.

— Нет-нет, пить не буду, — твердо сказал Андрей. — По обычаям запорожских казаков, употребление спиртного во время похода каралось смертной казнью* Обычаи нужно чтить.

— Про запорожцев вспомнил, — проворчал Кодур, опустошив свою рюмку — А сам Украину большевикам продаешь. Чтобы она еще сто лет воли не видела.

— Ты что, серьезно считаешь, что, сидя за этим столом, в километре от шоссе, по которому непрерывно идут немецкие колонны, мы способны решить судьбу Украины? Нет? Тогда к чему весь этот разговор? Ты видел, во что немцы превратили Украину? Можешь пройтись со мной и убедиться. Так что, прикажешь мне помогать немцам строить виселицы для поляков? Я — солдат, Кодур. И сидим мы с тобой не просто в некоем хуторке, в хате Корбача, а в самом пекле, в самом котле войны.

— Что да, то да, холера краковска, — мрачно согласился Кодур, снова наполняя свою рюмку. — То, что сидим мы с тобой посреди войны, как посреди пекла — это так. Но все же мне не безразлично, каковой окажется судьба моей земли. И той части ее, что числится за вашей Украиной, и той, что до сих пор считается польской.

— Я понимаю тебя. Понимаю, как солдат солдата. Но все же мой тебе совет: сейчас у тебя должен быть один враг — немецкий фашизм. Не мечись. Не пытайся мстить народу, который и без тебя страдает от оккупантов. Ты же видишь: американцев, англичан, канадцев, русских, французов, чехов... — всех объединяет сейчас одно стремление: остановить Гитлера. Пойми это, и тогда у тебя появятся надежные союзники.

Какое-то время Кодур угрюмо молчал. Однако Андрей почувствовал, что сквозь это молчание медленно, неуверенно, но все же пробивается понимание и согласие.

— Сам думаю над этим, — стукнул партизан кулаком по столу. — И вроде бы умом понимаю, что все: надо бы поостыть, оглядеться вокруг. А все равно... Поверишь, когда немцы оккупировали Польшу, я радовался: «Наконец-то отплачутся шнекам наши украинские слезы! За все века отольются. Наконец-то и по ним прошлись “огнем и мечом”. И по существу помогал немцам, хотя и не шел ни на какой контакт с ними. Просто поляки оказались нашими общими врагами. Но потом швабы полезли на Украину. И знаешь, тоже надежда оставалась. А вдруг они принесут Украине свободу?! Но когда в лесах начали появляться украинцы, бежавшие из концлагерей да из поездов, которыми их увозили в Германию... Так вот, когда я услышал то, что они рассказывали об оккупации Украины да о чем кричат радиостанции Москвы, Лондона и Вашингтона — а я немного знаю английский... Вот тогда радость моя, холера краковска, почернела, как подвенечное платье невесты, вынесенной из горящей хаты.

— Видно, долго еще потомкам нашим придется разбираться в деяниях и молитвах всех нас, в этой войне догорающих, —вздохнул Беркут, поняв, что исповедь Кодура исчерпана. — А что касается Звездослава, то мы, кажется, договорились? — перевел разговор в нужное русло.

— Считай, что да.

— Божественно. Тогда еще одна просьба. Трудно старику-хозяину этого хутора все время дрожать от страха да кормить вас всех. Так не пора ли вам сменить базу? Я говорю это не потому, что пытаюсь указывать, что тебе делать, а просто... из собственного опыта партизанской борьбы.

— Хочешь, чтобы вся моя группа пошла с тобой? — иронично поджал губы Кодур, по-своему воспринимая предложение лейтенанта.

— К этому я как раз не стремлюсь. Но если ты и твои люди...

— А что, если мне действительно перебазироваться поближе к Карпатам, к Украине? Чтобы со временем полностью перейти границу. А в Польшу вернуться уже после Красной армии. Как ты смотришь на такую тактику?

— Это уже не тактика, это стратегия, — поднялся Беркут. — Но решать тебе самому. Извини, мне пора примерять мундир обер-лейтенанта.

— По-моему, он тебе подойдет. Рослый попался обер, под стать тебе. К слову, ты что, действительно был лейтенантом?

— Почему «был»? Остаюсь им. Приказа о разжаловании не слышал. Беда только, никак не подберу соответствующего мундира вермахта. Так что можешь не сомневаться.

Оставив позади изуродованное бомбардировками предместье, «опель-адмирал» начал уносить их в сторону видневшейся вдали рыжеватой гряды.