Богдан Сушинский - Странники войны

— Не-е-ет! — еще более яростно прорычал фюрер Великогерманского рейха, судорожно сжимая вознесенные к несправедливым небесам кулаки и конвульсивно изгибая туловище, словно вошедший в состояние транса колдун, пытающийся, вместе с неимоверной мощью прорезавшегося голоса, изгнать из себя все то бесовское, что до сих пор двигало им в этой жизни. — Космос не простит нам, если мы завершим свой путь в завшивленных окопах и сойдем в освященную предками Вальгаллу, не оставив после себя ничего, кроме земных шрамов, рыдания близких и стонов усеянной телами и крестами земли нашей! Поэтому я еще раз утверждаю: Не-е-ет! Мы не можем!..

Он замер на полуслове. И все вокруг тоже замерло.

Голос фюрера не сорвался, а лишь на несколько мгновений вознесся куда-то в непостижимую для человеческого восприятия высь, как возносится под смычком маэстро скрипичная струна, прежде чем взорваться заключительными аккордами мессианского хорала.

Фюрер умолк, однако голос его все еще продолжал будоражить заиндевевшие от холода вечности каменные своды «Вебельсберга», все еще возрождался едва слышимым эхом звуковой полумистиче-ской вакханалии.

— ...Мы не должны уйти в небытие вместе с последним погибшим на фронтах солдатом Третьего рейха! Мы не должны сойти с политической арены европейского цирка унтерменшей людьми, сделавшими ставку на силу и начисто проигравшими; людьми, низвержен-ными всеобщей молвой до уровня разжигателей мировой войны, которых совершенно справедливо настиг святой гнев богов.

«Но именно такими — людьми, решившимися развязать вторую мировую и за это подверженными гневу богов, — мы и сойдем с этой всемирной арены цирка унтерменшей», — со всей возможной в данной ситуации ироничностью прогнусавил где-то в глубинах восприятия голос предавшего Скорцени его «внутреннего Я».

— Наше национал-социалистическое движение — не есть движение политических сил одной страны, идея фикс группы политиков и даже не стремление одного народа к власти над остальными народами. Да, мы намерены овладеть этим миром. Но вовсе не для того, чтобы ублажить свои собственные амбиции. Наше движение — это зов Космических Сил. Наглядный урок человечеству как не самая большая по численности нация способна вознестись над собственной заскорузлостью, повседневным бытовым гниением, в немыслимо короткий срок возродить свой еще недавно угнетенный дух; из поверженной врагами страны превратиться в страну, несущую миру новый порядок, новые идеалы, новое мировоззрение!..

«Когда фюрер говорит, то это действует, как богослужение, — молвило, но уже без всякой иронии, то самое мятежное “Я” внутреннего двойника Скорцени, которое не способен был заглушить даже магнетизм речи медиумически вознесшегося над своими слушателями и над самой истиной фюрера. — Когда фюрер говорит, то это действует, как богослужение — вот в чем сила мессианского восхождения Адольфа Шикльгрубера над легионами своих соратников и последователей, над безбрежной ратью германского национал-социалистического ополчения, над пораженчески настроенными умами великого множества земных мыслителей».

— Мы — те, кто диктует миру свой жизненный ритм, свои законы солнцестояния и законы всемирной спирали развития. Мы являемся тем богоизбранным народом, что первым постиг новый порыв циклического обновления мира, который, окончательно сокрушив обломки нынешнего догнивающего века, углубляется в космическую «сумеречность богов», чтобы, пройдя все круги ее очищения, явить миру нового человека. Явить того, кого мир с нетерпением ждет уже в течение многих веков — человека-властелина, человека-полубога. Сверхчеловека!

Поначалу Скорцени решил, что это надвигается лавина вражеских бомбардировщиков. Но лишь когда украшенные розоватоголубыми витражами окна вдруг озарились багровыми струями молнии, понял, что древний замок, словно от мощного землетрясения, вздрагивал от раскатов грома.

Пораженный их появлением, фюрер неожиданно резко повернулся лицом к окну, и взоры всех остальных рыцарей «Вебельсбер-га» немедленно обратились туда же.

«Смотрите, — словно бы кричал воспаленный божественным огнем взор вождя нации. — Небеса услышали нас! Это не просто молния, это всевышнее озарение! Этот гром прогремел в нашу честь. Космос откликнулся на наши призывы голосом Учителя!»

Еще более мощный раскат грома буквально расколол каменную твердыню, пройдя волной своего разрушения от шпилей башен, до основания плато, на котором она возвышалась.

Рыцари «Вебельсберга» содрогались вместе с замком, однако продолжали мужественно стоять на своих местах, напряженно вглядываясь в окна-бойницы, словно воины, которые, использовав последнюю возможность сопротивления, предстали перед батареей врага, готовые принять гибель от ее залпов как награду за собственное мужество.

— Каждые семьсот лет, вновь заговорил фюрер, силясь превозмочь лавину грохота, — человеческая цивилизация поднимается на новую ступень физического, нравственного и духовного восхождения к своему идеалу — человеку-полубогу. Но сколь бы высокой ни была эта ступень, из нее не следует, что восхождение завершено, что кому-то дано усомниться в целесообразности дальнейшего пути; что может найтись мессия, который позволит себе и своему народу почивать на паперти божественного храма!..

Речь фюрера становилась все более жесткой и отрывочной. Каждое слово его отливалось из свинца и мощной струёй энергии вплавлялось в серость каменных стен, серость грозового дня, серость человеческих представлений и человеческого бытия.

Каждый слушающий его — «Когда фюрер говорит, то это действует как богослужение!» — должен был седьмым чувством своим осознавать, что эти слова зарождаются не из человеческой гортани, а из грома и молнии, и принадлежат они не обычному смертному, не вождю и даже не Верховному жрецу храма СС, но Высшему Космическому Разуму. Следовательно, постигать их смысл тоже можно, лишь презрев обычную логику, обычные каноны понимания, обычные образы мировосприятия.

— Всяк, решивший отсидеться с сумой на паперти нищих духом и нищих разумом, должен немедленно погибнуть как личность, как ариец, как воин. Так снизойдем ли мы до такой стадии духовного гниения?!

— Не-е-ет! — взорвался зал вместе с очередной вспышкой молнии, похожей на пламя древнего ритуального костра.

— Допустим ли, чтобы наша идея и плоды нашей борьбы ушли в землю вместе с нашими тленными останками?!

— Никогда!

— Зиг хайль! Зиг хайль!

Это «зиг хайль!» слилось с раскатом грома и в следующее мгновение вернулось на землю мощным эхом Провидения. Рыцари «Вебельсберга» уже умолкли, а «зиг хайль» все еще продолжало витать над ними, приобретая собственное звучание, собственную силу, собственную, не зависящую от его носителей жизнь.