Станислав Валах - Партизанские ночи

С некоторым недоумением наблюдал я за тем, как оккупация изменила давно известных мне людей. В это трудное время проявились их истинные характеры. Я не говорю о случаях явного предательства и отступничества. Речь идет о поразительных изменениях в поведении людей, которые у нас слыли отважными, решительными, которым после какой-нибудь пьяной свадьбы приклеивали ярлык «забияки» и которые перед войной, не боясь полиции, шумели, ругая на чем свет стоит тогдашние порядки. Казалось бы, они должны включиться в движение Сопротивления. Однако, когда ставкой в игре стала жизнь, они притихли и довольствовались местом в задних рядах. Одновременно шел и обратный процесс — люди, на первый взгляд тихие и спокойные, не выделявшиеся ничем особенным, слывшие застенчивыми и немногословными, встали в ряды мужественных солдат. Такими были, например, «Альбин» — Станислав Ловец, «Щепан» — Щепан Пегзик, «Пильник» — Ян Чвик и многие, многие другие. Это были люди бесценные, и когда смерть вырывала из наших рядов кого-либо из них, потеря была невосполнимой и горе самым искренним.

Вскоре после сентябрьского поражения, 26 октября, воеводства Силезское, Познаньское, Поморское, часть Краковского, Лодзинского, Келецкого и Варшавского были включены в состав «третьей империи». В ее границах оказались районы Живецкий, Бяльский, часть Хжановского, Вадовецкого и Олькуского [1] Олькуский район до 1946 года относился к Келецкому воеводству. . В Хжановском районе граница шла от Остжежницы через Дуловую и Гроец до Вислы.

В отличие от так называемого Генерального Губернаторства, которое немцы рассматривали как гигантский трудовой лагерь, а поляков обрекали на полное уничтожение, на территориях, включенных в состав империи, оккупанты начали быструю и полную германизацию. Процесс этот продолжался во все время оккупации и особенно интенсивно в начале ее. Официальным языком стал немецкий, введено было немецкое государственное право, должности в административных учреждениях были укомплектованы немцами, были сняты все польские надписи и вывески. Такие старые польские города, как Хжанов, Бендзин, Освенцим, переименованы теперь в Кренау, Бенцбург, Аушвитц. В дело германизации включилась и немецкая наука, которая объединенными усилиями этнографов, археологов, историков, языковедов и антропологов «доказала», что земли, включенные в состав империи, являются исконными немецкими землями, а поляки, живущие на них, — это только пришлый элемент. Почти в каждом районе действовали научные комиссии, которые, препарируя факты, поставляли геббельсовской пропаганде псевдонаучные доказательства принадлежности этих земель к Германии.

Главными объектами, на которые было направлено онемечивание, стали школы и учащаяся молодежь. Специальными постановлениями ликвидировались все учебные пособия и учебники, в которых говорилось об истории нашей родины, о ее величии, о патриотизме поляков. Мероприятия эти проводились последовательно и очень тщательно.

В циркуляре от 16 мая 1940 года, направленном руководителям всех польских средних школ на территории Хжановского района, правительственный советник в Хжанове доктор Цантнер приказывал немедленно изъять восемь учебников из общего числа пятнадцати, по которым проводилось до этого обучение в наших школах.

В том же году представитель немецкой администрации в Хжанове, некий Метц, в своем циркуляре от 18 ноября 1940 года напоминал директорам школ о так называемой «ответственности за соблюдение порядка в школе».

«Ни в коем случае, — говорилось в этом циркуляре, — ни в классных шкафах, ни в канцелярии не до́лжно хранить запрещенные польские книги, картины или карты. Все картины, используемые в качестве учебных пособий или для украшения стен, должны иметь немецкие надписи» [2] Подлинное распоряжение немецких школьных властей предоставил в распоряжение автора руководитель средней школы в Бобреке магистр Ян Муха. .

После «научного» доказательства немецкого происхождения жителей Хжановского района и онемечивания программы польской школы поляки могли теперь стать гражданами империи и быть занесенными в одну из четырех групп Дойче фольклисте (ДФЛ). Тем, кто мог похвастаться немецкой кровью в своих жилах или службой в армии захватчика — немецкой или австрийской, — гитлеровские власти охотно отводили одну из групп ДФЛ. Занесение в списки немецкой национальности происходило в обстановке террора и репрессий. Населению грозили арестами, выселением из жилищ, лишением работы, конфискацией имущества, переселением [3] Характерно, что до момента освобождения Хжановский район имел самый большой процент польского населения (80). .

Угрозы эти последовательно приводились в исполнение. Около миллиона человек было выселено в Генеральное Губернаторство, тысячи сосланы в глубь Германии на принудительные работы, в лагеря уничтожения.

Поначалу, в основном исходя из соображений экономического порядка, местные гитлеровские власти в Хжановском районе выдвигали на первый план целенаправленное онемечивание польского населения, но потом, отказавшись от этого намерения, проводили политику систематического уничтожения лиц польской национальности.

В тех областях, которые немцы планировали сделать подобием прусских хозяйств, генеральной проблемой стало заселение их немцами. К процессу этому оккупанты подготовились необычайно скрупулезно. Уже в первые месяцы 1940 года соответствующие немецкие учреждения составили подробнейшие карты большинства польских территорий, которыми и пользовались при угоне с земли польских крестьян и организации немецких земледельческих хозяйств.

Выселение производилось преимущественно по ночам. Дома, улицы и целые деревни неожиданно окружали солдаты, а потом подъезжали грузовики с гестаповцами. Я наблюдал подобные операции на хжановской земле.

В усадьбах, владельцев которых не выселили, работали комиссии, составлявшие опись всего имущества, движимого и недвижимого. Ничего нельзя было трогать без ведома немецких властей, поскольку все теперь стало имперской собственностью, только временно переданной полякам для пользования. На заборах и стенах домов были расклеены сотни извещений и распоряжений. Наиболее часто повторялись в них слова «ферботен» — запрещается и «тод» — смерть. Для каждого хозяйства были установлены высокие нормы поставок сельскохозяйственных продуктов. Кто не мог справиться с этими поставками, подлежал суровому наказанию за «хозяйственное вредительство». Именно за это преступление немцы и арестовали моего отца в январе 1942 года. Нам не разрешили даже попрощаться с ним. То, чего отец не мог сказать словами, сказали его глаза — он прощался со всеми нами, прощался с соломенной крышей, под которой он родился, с деревьями, которые он посадил. Прощался, как оказалось, навсегда.