Кальман Миксат - Призрак в Лубло

Пламя уже набрало силу, могучие огненные руки охватили гроб; на мгновение он даже пропал из виду. Колышущиеся языки огня, казалось, затеяли драку между собой за гроб.

Но вот из пламени вверх взвился грязный, желто-бурый столб дыма. «Касперек, это он, Касперек! ― закричали все. ― Он горит!»

И в самом деле, это уже был не прежний, приятный глазу синий дым. В воздухе распространился омерзительный смрад горящего мяса, и можно было слышать, как шипит и щелкает сгорающая в огне человеческая плоть. Гроб обуглился и развалился, огонь поглотил доски за одну минуту. Кое-кто уверял, что видит самого Касперека: кто ― его голову, кто ― ногу, третьи ― красную шапку. О, воображение играет в таких случаях большую роль. Бойяи Яношне (в другое время близорукая) даже увидела, как он высунул из гроба одну ногу. А старая Копачкане слышала, будто Касперек заквакал по-лягушачьи и даже воскликнул (на это тоже нашлись готовые подтвердить свидетели): «Ну что глаза пялите, отродье сатанинское?!»

Ну да ладно, было так или не было, теперь разве установишь истину доподлинно? Каждый смотрел и видел, что его интересовало, и думал каждый по-своему. Одно точно, что скоро и это все закончилось: огонь сначала сожрал дрова, затем и гроб и покойника. Больше ему жрать было нечего. И костер рухнул. Многие побежали поближе к костру, чтобы там увидеть что-нибудь. А губернатор поднялся и, довольный, сказал:

― Ну вот, одной заботой меньше.

Но в этот миг по толпе пронесся беспокойный гул, послышались возгласы изумления и ужаса. Люди показывали руками куда-то на крышу сарая, что напротив.

Губернатор посмотрел туда и побледнел. Там, среди взобравшихся на крышу зевак, на самом коньке, сидел Михай Касперек, в красной шапке, в синем доломане, свесив вниз ноги в желтых сапогах и презрительно посмеиваясь, смотрел на свое собственное сожжение.

Губернатор, подскочив к одному мушкетеру, приказал:

― Стреляй!

Но солдат испугался, попятился, мушкет в его руках задрожал.

― Ты что, на дудке играешь, растяпа? ― гаркнул на него губернатор. ― А ну дай сюда!

И сам, схватив мушкет, выпалил в Касперека. Рассеялся дым. «Попал, попал!» ― закричали все вокруг. Можно было видеть, или это только так показалось: Касперек слетел с крыши, будто подстреленная ворона. А может быть, Касперек сам быстрехонько скатился вниз, будто проворная кошка. Одним словом, полминуты спустя он уже был внизу, а в следующий миг его и след пропал. Видно, спрыгнул он не на базарную площадь, а в соседний сливовый сад. А там его видели уже на дальних улицах города, скачущим верхом на белом коне. Желтый сапог на его левой ноге был в крови, на крыше сарая тоже нашли следы крови ― там, где он с крыши слезал. Сомнений нет, пуля Козановича все же задела его. Да что толку? Ей-ей, жаль пороху! Пусть и сотня пуль задела бы его, с места мы все равно не сдвинулись бы в своих догадках. Видно, существует он в стольких видах, в скольких ему захочется.

И какой толк был его сжигать? Никакого! Все равно что брить волка, только мыло истратишь попусту. А мы истратили и время, и деньги попусту. Касперек как был, так и остался.

Одна польза: теперь-то уж мы знаем, что Касперек ― не призрак, не тень. Потому что, когда ранили его, из него кровь потекла. А кровь ― это уж вам не обман.

В общем, полным крахом кончилась вся эта затея, весь город был в подавленном настроении. Козанович отправил к королю гонца с описанием всего происшедшего. В конце же письма добавил: «Мы боролись, ваше величество, против чуда природы, но потерпели поражение».

А толпа перед магистратом шумела, гадала: зачем было сжигать покойника? Теперь Касперек отомстит нам самым страшным образом.

Издевательские стихи сочинили лублойцы на Гертея и Павловского и распевали их в корчмах.

Касперек же снова стал появляться и всякий раз загадочно исчезал неизвестно куда. Появлялся он и не только в городе, а и в соседних деревнях и заполонил округу фальшивыми деньгами: то закупал лошадей для королевской кавалерии (потому что в это время Август Сильный готовился к войне против шведов), в другой раз ― волов. Но чаще всего он надувал невежественных крестьян просто при размене денег. Из провинции фальшивые деньги перекочевывали в Лубло, и губернатор Козанович был просто в отчаянии, не в силах помочь людскому горю.

В эту-то пору всеобщей растерянности и придумал Криштоф Павловский одну штуковину и поспешил в замок к губернатору.

― Есть у меня одна мыслишка, ваше превосходительство, насчет злодея Касперека, ― сказал он.

― Ну что ж, и то хорошо: у меня вот ни одной нет, ― вздохнул губернатор. ― Так что у вас за мыслишка, пан Павловский?

― Клин клином вышибают.

― Поговорка известная, только как ее понимать?

― Против ведьмы только ведьма может помочь, верно ведь?

― Вполне может быть, ― рассеянно отвечал Козанович.

― Был у моего бывшего командира, генерала Берчени, один ворожей и предсказатель по имени Мартон Бонц.

― A-а, мельник чахоточный из Будвега? Знал и я его в детстве. Да только умер он.

― Немцы повесили. Но, помимо Мартона, у генерала служила еще и колдунья одна. Панна Пирита. Мартон был шеф-поваром на колдовской кухне, а Панна при нем ― поваренком. Да только эта Панна больше умела, чем ее шеф. Живет эта женщина и поныне, возле замка, в городе Шарошпатаке. Может быть, она что нам толковое присоветует? А?

― Что ж, съездите к ней, господа!

Павловскому только того и надо было, и на следующий день они вместе с господином Гертеем отправились в Шарошский замок, а вернее ― в ту маленькую лесную избушку, где обитала старая Панна со своей красавицей внучкой Пирошкой.

Дивной красоты это было место. Среди высоченных раскидистых деревьев стояла избушка на курьих ножках, в которой когда-то жил Пирошкин отец. Сначала служил он лесным сторожем, потом ушел в куруцы [11] Куруцами называли участников войн за освобождение Венгрии от ига Габсбургов. , да и погиб на войне. А девочке его барин подарил этот вот лесной домишко с большим наделом земли да лугом в придачу.

Лес, казалось, весь от начала до конца был покрыт огромным зеленым платком в красный горошек: среди зеленых трав повсюду краснели ягоды земляники. А из лесной чащи неслись песни сотен соловьев, и Пирошка не ленилась, подпевала им.

Господа из Лубло, оставив свою повозку на тракте, стали по узенькой тропинке пешком пробираться к лесной избушке, заслыша еще издали ее звонкий голос. Жаль только, что слов они не понимали: ведь девушка пела по-словацки: