Кальман Миксат - Чёрный петух

Все предметы хорошо видны; разве что только ночь придает им какие-то сказочные очертания.

В Винце пробудилась энергия; он хотел закричать и схватить лежащие рядом вилы, но одумался, решив, что здесь лучше действовать умом да смекалкой. Поэтому он тихонько приподнялся — не очень, только на локтях, чтобы заглянуть по ту сторону пирамиды зерна — именно там что-то происходит. Однако то, что он вдруг увидел, заставило его очумело закрутить головой.

Так ведь это же Пали стоял там и распоряжался, указывая рукой. А рядом — крестьяне, все — знакомые, односельчане. Молча, стараясь тихо ступать, они поднимали с телеги тяжелые мешки и осторожно и бесшумно высыпали их содержимое на груду зерна.

Винце все понял и тихо пробормотал:

— Хорошо, хорошо, я ничего не видел.

Впрочем, он действительно больше ничего не видел, потому что на глазах у старика навернулись слезы, и все стало как в тумане; положив седую голову на брезент, он нарочито громко захрапел, желая показать, что крепко спит.

Только утром, взглянув на кучу зерна, он сказал Пали:

— Сдается мне, вроде бы она стала больше.

Пали равнодушно пожал плечами, а про себя рассмеялся: ну и здорово же он обманул наивного старика с этой пшеницей, которую купил на свой первый заработок!

Правда, следующей ночью уже Пали проснулся после полуночи от каких-то звуков. Может, мыши? Нет. Может быть, словаки что-то затеяли? С противоположной стороны пшеничной пирамиды доносился тихий разговор. «Э, да это голос Винце. Значит, все в порядке». И уже больше из любопытства Пали прислушался, стараясь не сделать неосторожного движения. Винце спрашивал шепотом:

— Ну, привезли?

Чей-то голос ответил (вроде бы голос шурина Винце):

— Привезли.

— Ну, тогда высыпайте, только тихо и аккуратно, чтобы Палика не заметил.

После этого в одном месте приподняли брезент и было слышно, как топчутся трое или четверо людей; затем Пали увидел, как они высыпают пшеницу из мешков, отчего поднялось большое серое облако пыли, хорошо видное на темно-синем фоне неба.

Утром, когда Пали встал и уже собирался идти на работу в шахту, он стал лукаво допытываться у старика:

— Вроде бы я ночью слышал какую-то возню, чьи-то шаги возле кучи, а, дядя Винце?

— Я, во всяком случае, не воровал пшеницу, — огрызнулся старик и перевернулся на другой бок.

— Да я вовсе и не потому спрашиваю. Я думал, может, и вы что-нибудь слышали?

— Ничего. Я спал, как подсеченный барашек, — отозвался старый слуга, — Вы, конечно, хотели бы, наверное, чтобы я стоял тут всю ночь, как солдат на часах. Но я пока еще с ума не сошел. А если не нравится вам, пусть твоя бабка нанимает другого слугу.

Но тут уже посрамленный Пали поспешил испариться, видя, что пускаться со стариком в дальнейшие переговоры об этом предмете бессмысленно; его же милость Винце, хотя якобы и проспал всю ночь, как подсеченный барашек, тем не менее, утомленный и разбитый после такого «сна», решил еще немного продлить себе отдых и сомкнуть свои голубые, слегка косящие глаза.

А какое было веселое утро! Молотильщики уже завели свою песню. Пес Шайо лизал босые ступни старого Винце. В зеленой, как изумруд, траве жужжали и стрекотали тысячи насекомых. Солнце только что показалось из-за горы Сакай, неся за собой свой пурпурный шлейф. Оно еще только-только всходило и было еще кротким, не опаляло и не жгло, а лишь ласкою щекотало своими лучами. Вот они пробежали по изрытому морщинами лицу старика — это было действительно восхитительное ощущение. Они гладили, баюкали, окрашивали кожу в золотой цвет.

Но вдруг старик вздрогнул; что-то упало ему на веко с высоты. Он протянул руку, и у него в пальцах оказалось алеющее в лучах солнца пшеничное зерно. Винце взглянул вверх и увидел, что над ним, хлопая крыльями, летел, набирая высоту, белый голубь. Он и выронил из клюва зерно. Оно еще было влажным от его слюны…

— Ишь ты, смотри-ка, ишь ты! — проворчал старик, — И ты с нами работаешь.

Винце долго следил за голубем. А тот улетал все выше и дальше; вместе с ним улетал и сон. И вскоре они улетели оба… Осталось только пшеничное зерно. Оно смешалось со своими собратьями в груде, и она стала больше на одно зерно…

На другой день закончили обмолот зерна; словаки уехали вместе со своими лошадьми, молотилками, со своими торбами. Расставание было чувствительным: «Гуд бай!» — «Добро здравья!» Затем — веяние. Это последний этап производства товарного зерна; впрочем, точнее — предпоследний, так как последний — продажа его еврею-перекупщику. Для веяния уже не нужны рабочие-словаки. Нужен только ветер. На нитке подвешивают утиное перышко; куда оно клонится, туда, значит, и ветер дует; тот, кто работает с лопатой, должен следить за направлением ветра. Нынче, когда все эти работы выполняет машина, быстро забываются эти дедовские методы. Когда же веяние выполняется вручную, веяльщик вскидывает полудугой лопату с зерном, и легкая полова, отсевки отлетают, сдуваемые ветром, либо вправо, либо влево; тяжелое же зерно падает вертикально, и вот на гумне постепенно растет груда зерна, отливающая оранжевым золотом, с которой хорошо знающий свое дело метельщик осторожными веерообразными движениями, мягкими, как мазки кисти, сдувает метлой упрямые отсевки, не желающие сразу присоединиться к своим собратьям.

Это очень приятное занятие! Но для стариков Купойи куда приятнее на этот раз было взвешивание. Эх, надо было посмотреть, какой радостью искрились глаза госпожи Купойи, когда и все мешки наполнились по завязку и закрома были засыпаны. Одно удовольствие было наблюдать за ней. Как она распоряжалась — ну прямо как генерал! «Сюда, быстро!» «А ну-ка, поспеши туда!» «Бенакне, душечка моя, в этом мешке вроде бы дырка снизу». «Принесите-ка сюда эту крышку!» «Быстрее, быстрее, раз-два!» «Живее, Катка! Как ты держишь весы, разиня?!» «Пусть кто-нибудь сбегает в дом — надо очистить и второй сусек! Только нужно как следует подмести днище, а то там лежала старая картошка». «Ну, уж этот Винце и этот Пали, чтоб им пусто было! Когда нужно — никогда их нет под рукой…»

Разумеется, их не было под рукой, потому что они то и дело, подобно гонцам, бегали к старому Купойи, ожидавшему все новых и новых сообщений об окончательных результатах «Уже столько. Сейчас уже столько, дедушка!» «Зерно так и сыплется, барин».

Впрочем, и госпожа Купойи не забывала о своем муженьке собственно говоря, о нем она все время и думала, только вида не показывала.

— Что вы тут рты поразевали, пострелята, только и путаетесь под ногами! — ворчала она на ребятишек, без которых разумеется, не могли обходиться подобные события. — А ну шагом марш, бегом — к дяде Купойи, пусть он сейчас же придет сюда!