Генри Хаггард - Она. Аэша. Ледяные боги. Дитя бури. Нада

Первое, что я увидел, открыв глаза, был Джон, который совершенно оправился от лихорадки. Он стоял в луче света, проникавшем в пещеру, и чистил мое платье. Аккуратно расправив, он положил его около меня, потом, боясь, что я во сне столкну платье, переложил его на леопардовую шкуру, растянутую на полу, и отошел, любуясь своей работой. Затем он посмотрел, есть ли вода в горшке для умывания.

— Ах, — бормотал он, — в этом диком месте не водится воды!

— Как чувствует себя мистер Лео, Джон? — окликнул я его.

— Все так же, сэр! Если ему не станет сегодня лучше, он умрет. Я могу сказать, что эта дикарка Устана усердно ухаживает за ним, словно христианка. Она не отходит ни на минуту. Жалко смотреть на нее. Схватится за волосы и проклинает все и клянется на своем диком языке!

Я оделся, поел в соседней комнате и отправился взглянуть на бедного Лео, который даже не узнал меня. Я спросил Устану о нем, она покачала головой и зарыдала. Очевидно, она потеряла всякую надежду, и я решил, что «Она» должна полечить его, если можно. В это время вошел Биллали.

— Он умрет к ночи! — произнес он.

— Спаси Бог, отец мой, — ответил я с болью в сердце.

— «Она» хочет тебя видеть, Обезьяна, — продолжал старик, — но будь осторожен, мой сын! Вчера я думал, что «Она» убьет тебя за то, что ты не хотел ползти, как я. «Она» будет судить в большом зале тех, кто хотел убить тебя и Льва. Иди к ней, мой сын, иди скорее!

Я повернулся и пошел за ним. Когда мы шли, я заметил толпу, спешившую на суд. Некоторые были одеты, на других не было ничего, кроме леопардовых шкур.

Наконец мы добрались до большой пещеры с площадкой, где стоял огромный камень странной формы, вероятно, служивший алтарем для разных религиозных церемоний и специальных обрядов. По обе стороны площадки тянулись коридоры, и Биллали сказал мне, что все другие пещеры полны мертвецами.

К камню-алтарю собралось множество мужчин и женщин. Все стояли в мрачном молчании. На площадке я увидел кресло черного дерева, украшенное слоновой костью с деревянной скамеечкой для ног.

Вдруг раздался крик: «Она»! «Она»!

Толпа упала ниц. Дикари лежали, как мертвые, остался стоять лишь я, словно один уцелел в страшной резне. В эту минуту слева появился отряд телохранителей и выстроился по сторонам алтаря. Затем появились немые мужчины в сопровождении немых женщин, которые несли лампы, а за ними — высокая белая фигура, закутанная с головы до ног; я узнал королеву. Она взошла на площадку, села в кресло и заговорила со мной по-гречески, вероятно, для того, чтобы никто не понял ее.

— Иди сюда, Холли! — сказала она. — Садись у моих ног и смотри, как я буду судить тех, кто хотел убить вас! Прости меня, если мой греческий язык хромает. Я давно уже не слыхала его и говорю плохо!

Я поклонился и сел на скамейку у ее ног.

Тогда, обратясь к начальнику телохранителей, «Она» сказала по-арабски: «Привести сюда преступников!»

Начальник низко поклонился и ушел.

Наступила тишина. «Она» оперлась головой на руку и глубоко задумалась, а толпа продолжала лежать перед ней, изредка поглядывая на нас. Королева появлялась так редко перед народом, что дикари не могли упустить случая, даже с риском для себя, посмотреть на ее закутанную фигуру. Ее лица ни один человек, кроме меня, не видел. Но вот мы услыхали шаги, появилась стража, а с ней дикари, которые хотели нас убить; на их лицах ужас боролся с равнодушием. Их поставили возле меня. Дикари хотели лечь на пол, королева остановила их.

— Нет, — произнесла она, — стойте, пожалуйста, стойте! Скоро настанет время, когда вам надоест лежать…

Королева рассмеялась. Раболепный ужас исказил лица несчастных, и мне стало жаль их.

Прошло несколько минут. «Она» внимательно разглядывала каждого осужденного, наконец заговорила, обращаясь ко мне:

— Узнаешь ли ты этих людей?

— Да, королева, как будто узнаю! — ответил я.

— Расскажи мне и всему собранию то, что рассказывал мне про них!

В нескольких словах я рассказал историю пира и попытку замучить нашего бедного слугу. Рассказ выслушали молча. Когда я закончил, Биллали, лежавший на полу, поднял голову и подтвердил мой рассказ.

— Что вы скажете на это? Разве не заслуживаете вы моего гнева и мести? — спросила «Она» холодным, металлическим голосом. Одной из особенностей этой необыкновенной особы был ее удивительный голос, имевший свойство меняться согласно моменту.

Дикари молчали. Вдруг один из них, крепкий и рослый человек средних лет, заговорил.

Он сказал, что они не получали никаких распоряжений относительно черного слуги и, поддавшись внушению злой женщины, которая потом умерла, хотели поступить с ним по обычаю страны и съесть его. Напали они на нас в припадке ярости и очень сожалеют об этом. Он умолял о пощаде или, в крайнем случае, об изгнании их на болота. Но я видел, что сам несчастный мало надеялся на пощаду.

Наступило тяжелое молчание. Мрачная пещера, слабо освещенная лампами, казалась еще угрюмее и суровее. Лежащие на земле зрители постепенно совершенно затерялись во мраке. Впереди них стояли осужденные, стараясь скрыть свой страх под видом равнодушия. Направо и налево неподвижные, как изваяния, в белой одежде, с длинными копьями в руках стояли воины и немые слуги, озираясь кругом любопытными глазами. Возвышаясь над толпой, сидела на своем варварском троне закутанная женщина, красота и могущество которой, казалось, окружали ее сверхъестественным сиянием.

— Псы и гады! — начала «Она» тихим голосом, который постепенно креп. — Людоеды! Над вами тяготеют две вины. Первая — вы напали на чужеземцев, белых людей, и хотели убить их слугу! За одно это вы заслуживаете смерти! Но это не все. Вы осмелились ослушаться меня. Разве я не прислала вам приказание через Биллали, Отца вашего? Разве не приказала вам я оказать гостеприимство чужеземцам, которые оказались храбрыми и сильными людьми и сумели защититься от вас? Разве ваши Отцы не учили вас повиноваться мне с детства? Но вы — негодяи, злодеи в сердце своем! Вы достойны смерти! Вас поведут в пещеру пыток [8] Я видел это ужасное место, наполненное каменными глыбами, на которых еще видна кровь несчастных. В центре находилась печь для нагревания пресловутого горшка. и предадут мучениям!

«Она» умолкла, и ропот ужаса пробежал в толпе. Что касается осужденных, то как только они узнали, что их ожидает, они бросились на пол и плакали, моля о пощаде. Я повернулся к Аэше и просил ее пощадить их или назначить им менее ужасное наказание, но королева была непреклонна и холодна, словно камень.

— Холли, — произнесла она по-гречески, — Холли, это невозможно! Если я пощажу этих волков, ваша жизнь будет в опасности среди этого народа! Каким образом управляю я этим народом? Только внушая им ужас и страх. Мое владычество — все это одна фантазия. Не думай, что я жестока или хочу мстить им. Какая польза мне от смерти этих людей?