Дмитрий Романовский - Я убил Мэрилин Монро

– Это очередь людей, нуждающихся в деньгах. Во всяком случае они имеют документы, подтверждающие, что они нуждаются. Раби проверяет эти документы и на их основе выдает им сертификаты, по которым они могут получить чеки. Это дополнительная нагрузка нашей синагоге от Бруклинской общины. Они получают свои сертификаты и – до свидания. Ничем больше мы им не обязаны. А кофе, который ты выставляешь по субботам в кухне, предназначается только для наших прихожан, и покупает этот кофе сам Ицхак на его собственные деньги. – Я вышел в коридор, и объявил клиенту, что кофе у нас нет. Другой клиент недовольным голосом сказал: – Мы уже были в других таких местах, так там, если есть очередь, обязательно бывает бачок с кофе и какое-нибудь печенье. Это же не так дорого стоит. А здесь все плохо устроено, и нет комнаты ожидания, все стоят в коридоре. – Я объяснил ему, что наша синагога в отличие от других бедная, и кофе мы покупаем на свои собственные деньги, а не на казенные. Когда я в женской уборной менял вентиль и проржавевшее колено, несколько человек, в том числе президент Шали, наблюдали за моей работой, давая ненужные советы. По воскресеньям они не работали, и им просто нечего было делать. Окончив работу, я включил общий кран, слил воду в унитаз. Трубы уже не текли. Шали сказал мне – спасибо. Я убрал грязь и старый вентиль со старым коленом. Пришла Хая, сама еще раз слила воду в унитазе, проверяя мою работу, и тоже сказала – спасибо. С этого момента они стали смотреть на меня с некоторым почтением. Очевидно, у них никогда не было уборщика, знающего водопроводное дело. Теперь моя новая профессия – уборщик, по официальным документам – смотритель, которого наниматели высоко ценят. И, как и все люди моей профессии, я не люблю бедных людей.

Прямо из синагоги я поехал на метро в Манхэттен. В метро ехать удобно: можно почитать и подремать. В машине не подремлешь. Я вышел на Сорок второй стрит и направился прямо к Сорок шестой, где на углу была светящаяся аргоновая вывеска: «Коган», а под ней на эмалированной панели официальная надпись: «Здесь покупают золото». Таких ювелирных лавочек в Манхэттене много, и владельцы их в основном евреи, что оправдывает всем известную поговорку: – не все евреи ювелиры, но все ювелиры евреи. Я вошел, звякнул колокольчик, соединенный пружиной с дверью. Здесь уже был один клиент – модно одетый негр лет двадцати. Хозяин лавочки, бледнолицый брюнет в черной ермолке, за пуленепробиваемым стеклом, установленным над прилавком, осматривал золотую цепочку с кулоном. Молодой негр искоса тревожно посмотрел на меня и снова выжидающе уставился на хозяина, а тот положил цепочку с кулоном на весы, что-то подсчитал на счетчике кассы и сказал: – сто семьдесят восемь долларов. – Негр сказал: – Окей, – и еще раз тревожно взглянул на меня. Безусловно этот негр снял цепочку с какой-нибудь женщины, пригрозив ей ножом на лестнице многоквартирного неохраняемого дома. Если обыскать его сейчас, ножа при нем не окажется. Если спросить его, где он взял эту цепочку, он ответит, что это подарок его покойной бабушки. Хозяин лавочки выставлять ворованную цепочку на продажу не будет, а срочно сдаст ее в такое место, где ее перельют на другое ювелирное изделие. Когда хозяин стал отсчитывать деньги, негр снова тревожно посмотрел на меня, а я, не сводя с него глаз, сунул руку в карман. Молодой негр не знал, что у меня в кармане, – пистолет, или полицейская эмблема, а может быть я просто так по привычке сунул руку в карман. Не пересчитывая деньги, негр сунул их в задний карман джинсов и поспешно вышел из лавочки, при этом стукнувшись плечом о косяк двери. А я вынул из кармана кольцо с изумрудом, положил на прилавок через прорезь в пуленепробиваемом стекле. Хозяин надел бинокулярные очки, осмотрел кольцо, сказал:

– Мы не принимаем золото, как ювелирные изделия, так же как и камни. Мы покупаем золото и камни как материал для ювелирной работы. Чтобы определить вес камня, необходимо вынуть его из оправы. – Я спросил:

– Вы не можете сказать, где ближайший магазин, в котором принимают сами изделия?

– На Сорок седьмой стрит. Но там вам дадут не дороже, чем за сам материал. – Я знал, что такое Сорок седьмая стрит: роскошные магазины, полированный мрамор, продавцы в смокингах, продавщицы с видом кинозвезд, повсюду ослепительное сверкание бриллиантов. А хозяин убогой лавочки смотрел на меня грустными семитскими глазами. Я сказал:

– У вас достаточно опыта, чтобы определить на глаз вес камня. Не можете ли вы в виде исключения назначить приблизительную цену? – Хозяин положил кольцо на весы, что-то подсчитал и через лупу еще раз осмотрел кольцо. – Камень с рубиновыми прожилками, – сказал он. – Хотя на глаз их не видно, тем не менее это снижает его стоимость.

– И какова стоимость кольца по вашему? – спросил я. Продолжая рассматривать кольцо, хозяин сказал:

– Оправа камня устарела. Теперь таких не делают. Даже если не переливать само кольцо, оправу следует доплавить. – Хозяин врал. Я помню, как покупал это кольцо с фирменным знаком. Кольцо стоило более трех тысяч. При продаже оно теряет вдвое, а то и втрое. Я сказал:

– Я купил его десять лет назад как фирменное и никогда его не носил. Его можно без переделки выставить на продажу в любом ювелирном магазине, даже на Сорок седьмой. Хозяин спросил:

– У вас сохранился фирменный знак?

– Нет. – По легкомыслию я выбрасывал чеки и фирменные знаки. Теперь хозяин имел полное право снизить цену. Однако, хозяин оказался порядочным. Большинство евреев соблюдает коммерческую честность, охраняя таким образом свой престиж. За кольцо хозяин дал мне тысячу восемьсот долларов, и мы расстались довольные друг другом.

На метро я доехал до Сохо, где среди множества картинных галерей была галерея, в которой были выставлены картины Збигнева. Их было четыре, три пейзажа и одна на библейскую тему: моление Христа о чаше. Перед прибытием в Иерусалим Христос хорошо знал, что там его ждет: предательство, арест, издевательства, побои и, наконец, распятие. И Он просит Бога: – Не дай мне испить эту чашу, – на что Бог ответил: – Не хуя. Вот тебе чаша, и ты изопьешь ее. – Збигнев изобразил Христа распростертым на земле с поднятым умоляющим лицом. А перед ним была протянутая рука с чашей. Конечно, такую картину выставлять в синагоге нельзя. Даже при упоминании имени Христа евреев коробит. Но почему? Ведь он был рожден еврейкой. Значит, по еврейскому закону он был законным евреем. Самый великий человек на свете был евреем, и все евреи должны этим гордиться. А вместо этого они его ненавидят вот уже почти две тысячи лет. Надо это у кого-нибудь выяснить.