Роза Сергазиева - ГеноVIRUS

– Имеет, – успокаиваясь, кивнул Филин. – Так что вы хотели узнать?

– Я – этнограф, только что прилетел из Африки, – запинаясь, начал Антон: фойе не самое удобное место для серьезной беседы. Шумно, из-за чего приходилось напрягать связки, многолюдно, то и дело кто-то задевал парня локтями. – Там произошло чрезвычайное происшествие. Исчез целый народ!

– Здесь мы друг друга не услышим, – смилостивился профессор. – Предлагаю спуститься в галерею.

Вслед за профессором Антон шагнул на бегущие вниз ступеньки эскалатора.

Подземная галерея, выстроенная в форме буквы «Г», соединяла между собой три корпуса Дома на набережной, затем резко поворачивала влево и тянулась практически до противоположной стороны Болотной площади. Пространство пешеходного перехода не пустовало – в нем разместили галерею актуального искусства. Идею столичные архитекторы подглядели в Стокгольме, где на откуп художникам – разрисовывайте-украшайте в свое удовольствие! – отдали одну из станций метро. Правда, московская галерея выглядела солиднее: инсталляции, скульптуры, перформансы, композиции из подручного материала, картины примитивистов, художественная подсветка, уголки отдыха со скамейками и апельсиновыми деревьями в кадках. Экспозиция постоянно менялась. Современное искусство переживало период ренессанса. В течение года проводилось множество конкурсов и фестивалей. Работы победителей занимали почетное место в «Болотном» переходе, потом плавно перебирались в частные галереи, чтобы освободить место новым объектам.

Необычно выглядели стены и потолок перехода. Человек знал, что передвигается под землей, но ощущал себя на… крыше небоскреба. Специальное освещение и высококачественные панорамные фотографии столицы «вид сверху» создавали иллюзию воздушного пространства. Над головой в «небе» даже прорисовывался в движении инверсионный след от самолета.

Филин указал на пустующую скамейку, втиснутую между двумя бронзовыми скульптурами.

– Рассказывайте, – профессор стянул с головы шапку, расстегнул верхние пуговицы светло-серого пальто. В галерее из-за мощного освещения и в зимние морозы тепло.

– Я интересуюсь культурой диких народов, – начал Антон, устраиваясь рядом. – Конкретно пигмеями.

– Известны с третьего тысячелетия до нашей эры, – продемонстрировал эрудицию Филин. – Лесные обитатели, ростом не более полутора метров. Охотники и собиратели съедобных растений.

– Похвально, профессор, – улыбнулся Антон и продолжил: – Пигмеи достаточно многочисленное сообщество. Конечно, переписью их никогда не занимались, племена не живут подолгу на одном месте и перемещаются на большие расстояния, тем не менее, по разным оценкам их должно насчитываться от ста пятидесяти до двухсот тысяч человек. Основной ареал обитания расположен на территории трех африканских государств: Кении, Конго и Камеруна. Я прошагал не одну сотню километров, обнаружил покинутые, разрушающиеся от дождей деревни, но ни одного живого пигмея не встретил! Они ис-чез-ли.

– Геноцид? – нахмурил брови профессор.

– Исключено. Я разговаривал с чиновниками в Министерстве по делам малых народов. Для них самих это прозвучало как откровение.

– Но может, всё банально просто, – Филин наклонился чуть вперед и положил руки на колени, – у народов, живущих родоплеменным строем, масса проблем. Чудо даже то, что пигмеи продержались пять тысячелетий. Изначально шансы были невелики: родственные браки, ведущие к вырождению, короткая продолжительность жизни, скудное питание. Ничего удивительного, что в какой-то момент генетический материал иссяк.

– Но не столь стремительно! – возразил молодой этнограф и, достав из кармана коммуникатор, принялся пролистывать на дисплее фотографии: белолицый Антон в окружении похожих на подростков аборигенов. – Первый раз в гостях у пигмеев я побывал пять лет назад. Уже тогда заметил некоторые перемены. Но народ традиционно жил большими семьями, во всем доверяя решениям старейшины, по утрам женщины отправлялись собирать травы от разных болезней, по вечерам общались у костра. А теперь в лесах пусто!

– Что за перемены? – насторожился Филин. – Хотелось бы услышать подробности.

– Так, бытовые мелочи, – стал вспоминать Антон. – Известно, что пигмеи не умели, а позже и не захотели учиться добывать огонь трением, по старинке продолжая «хранить» его в глиняных горшочках. Однако во время экспедиции я не увидел ни одного сосуда для переноски огня. Мало того, наблюдал мальчика, который, не поверите, разжег костер с помощью найденного в лесу осколка стекла. Еще вместо бамбуковых подстилок для сна в хижинах стали использовать шкуры убитых животных. Что идет вразрез с философией пигмеев. Они называют себя детьми Леса, и уверены: если укутаются в звериные шкуры, Лес спутает их с животными, перестанет любить и защищать.

– Гммм, – профессор вновь выпрямил спину. – Первыми под натиском интеллектуальных сумасшедших погибают наиболее слабые.

– Если исходить из вашей теории, – Антон пристегнул коммуникатор к запястью, – получается, что пигмеев погубил геноvirus. Но мне трудно согласиться с тем, что всеобщее интеллектуальное развитие способно навредить.

– Уже навредило, – вздохнул профессор и в поисках доказательств обвел взглядом галерею. – Посмотрите вокруг.

По подземному переходу неспешно прогуливались пожилые люди, останавливаясь около каждого экспоната и читая надписи на сопроводительных табличках. На скамейках расположились сотрудники из «верхних» офисов: одни просматривали почту или газетные публикации на планшетниках, другие, развернув пакеты, жевали бутерброды, третьи просто беседовали. Антон непонимающе пожал плечами: обычная для дневного времени картинка.

– Ни одной, подчеркиваю, ни одной , – подсказал профессор, – молодой мамы с младенцем в коляске. Традиционный маршрут в ненастный день: еще прошлой зимой в этот час мамаши из сквера на Болотной площади спускались в галерею погреться. Теперь таковые большая редкость.

– Вы сетовали, – вспомнил Антон спор, разгоревшийся во время радиопередачи, – что молодые женщины предпочитают заниматься наукой.

– Как и молодые мужчины, которые тоже не спешат жениться, – подтвердил Филин, – заводить семью. Ими движет ненасытная жажда новых знаний, стремление совершать грандиозные открытия. Если в подобном процессе участвуют единицы – благо, если все поголовно – беда.

– Тогда, – возразил Антон, – дистанционное деторождение и вправду поможет решить проблему.

– Не думаю, – профессор недовольно покачал головой. – Чтобы эмбрионы в биоконтейнерах нормально развивались, кто-то должен контейнеры элементарно мыть, следить за выполнением программы, устранять неизбежные технические неполадки. Но гении не привыкли заниматься рутиной. А во-вторых, методика только изобретена. Еще не опробована. Хотя шуму много, вы слышали восторги радиоведущей по этому поводу.