Константин Фарниев - Паутина

В небе раздался нарастающий рокот самолета. Доносился он со стороны дороги. Через несколько минут там раздались воющие звуки, а потом тупые удары о землю.

— Опять бомбят, сволочи, — сказал Александр, глядя в направлении дороги.

Последнее время особенно участились налеты вражеской авиации. Будучи бессильными прорваться к Военно-Грузинской дороге по земле, фашисты делали ставку на авиацию. Правда, особых успехов эти налеты не имели. Каждая батарея наших зенитчиков, прикрывая подходы к дороге, отвечала за безопасность своего участка. Такая забота объяснялась особым стратегическим значением этой транспортной магистрали, по ней шло обеспечение Терского оборонительного рубежа людскими резервами, военной техникой, продовольствием, одним словом, всем необходимым для успешного отражения натиска гитлеровских полчищ, пытавшихся взять штурмом город Орджоникидзе, чтобы через него прорваться на Военно-Грузинскую дорогу и, как мечталось им, победно покатить по ней в Закавказье.

Однако фашистские самолеты все-таки прорывались к дороге, бомбили, хотя редко кому из этих экипажей выпадала возможность для прицельной атаки: огонь зениток над дорогой был плотен.

Пронзительно выли самолеты, свистели бомбы, бухали разрывы. Эти звуки войны, так резко и так неожиданно ворвавшиеся в жизнь дикой природы, бесцеремонно как бы сдернули с нее торжественную немоту осеннего оцепенения. Этот горный уголок, совсем недавно казавшийся частицей первозданного бытия, стал внезапно продолжением другой жизни, оскверненной душераздирающими звуками бомбежек, вонью горящего тротила, насильственным разрушением живой и неживой материи…

В неистовом грохоте Азамат ощутил себя тем, кем был на самом деле — мальчиком, беспомощным перед грозной войной. Буран жалобно поскуливал, прижимая хвост и вздрагивая всем мохнатым телом при каждом взрыве бомб. Только после того, как закончилась бомбежка, группа продолжила свой путь к входу в урочище.

Туман рассеялся, будто недалекая бомбежка дороги и вызванное ею сотрясение воздуха разметали туман в клочья.

Пащенко полагал, что искать человека в урочище бесполезно, потому что убежище здесь явилось бы настоящей ловушкой: выбраться по боковым склонам или по торцевой горе, замыкавшей его, невозможно, но все-таки поиск следовало довести до конца.

Проводник начал огибать уже отрог горы, по склону которой они только что шли, когда увидел среди кустов суковатую, но прямую кизиловую палку с чуть подогнутой книзу ручкой. Он взял палку, присмотрелся к ней. Конечно, это же палка Гурама — односельчанина Азамата. Кто в селе не знает, как он дорожил ею — такой прямой, а главное — с ручкой, которую природа будто специально изогнула для ладони Гурама. Он срезал её в лесу и такой оставил.

— Что за палка? — спросил Пащенко.

— Нашего сельчанина Гурама.

В голосе подростка звучало недоумение, оно стояло и в глазах Азамата.

— Наверное, потерял ее или выбросил, когда вырезал новую, — предположил Пащенко.

Фатьянов не принимал участие в разговоре. Пригнувшись к земле, он пытался достать что-то из-под куста. Наконец ему это удалось, и он протянул Пащенко короткую, сильно обкуренную трубку.

— Эта трубка тоже Гурама, — пояснил Азамат.

Недоумение его уступило место беспокойству. Как могло получиться, что две вещи, с которыми Гурам никогда не расставался, оказались брошенными в таком глухом месте? Азамат не мог думать, что Гурам потерял в лесу свои вещи и ушел без них. А если он искал их, то не мог не найти, потому что и палка, и трубка лежали почти на виду. Для Азамата ясно было одно: с Гурамом произошло что-то нехорошее, недоброе, опасное для него.

— Мы еще и вчера предупреждали сельчан, чтобы они пока не ходили в лес за дровами и на поиски скота, — проговорил Пащенко, разглядывая трубку. — Может, он потерял их давно? Азамат отрицательно покачал головой. Лицо его стало по-взрослому серьезным, даже суровым. С Гурамом, наверное, что-то случилось. Азамат видел его вчера вечером на нихасе, и он был с той палкой, а в зубах старика, как всегда, дымилась трубка.

— Не похоже, — поддержал несогласие Азамата с предположением командира Фатьянов. — И палка, и трубка совсем свежие. — Пащенко усмехнулся. Как могут быть свежими вещи, которые служили своему владельцу не один год. Но суждение Фатьянова тем не менее было понятным: палка и трубка не успели даже покрыться пылью.

Азамат прошел немного в сторону спуска в урочище — к тому месту, где начинался вход в него. Глядя вслед подростку, Пащенко обратил внимание на какой-то белый комочек, застрявший в нижних ветвях кустарника, росшего вдоль тропинки. Это был клочок шерсти от овчины.

Азамат вернулся обратно, молча посмотрел на находку Александра.

— Не так давно кто-то спускался вниз и поднимался наверх, — проговорил мальчик. — Если это был Гурам, то как он оставил здесь свою трубку и палку? Я еще ни разу не видел его без этих вещей. А если здесь не было Гурама, то как оказались его вещи? — развел руками Азамат. — Я ничего не понимаю.

— Но в любом случае трубку и палку мог обронить только горец, — вставил Фатьянов.

— И одет он был в овчину, — добавил Пащенко.

— Не знаю, — качнул головой Азамат. — У нас такую длинную овчину не носят, и шерсть не сверху бывает, а внутри. — Подросток огляделся. Беспокойство его становилось все более острым. Конечно, Гурам мог забрести сюда в поисках отбившейся вчера вечером от стада скотины. Такое случается часто. Волков здесь почти не бывает, поэтому сельчане без особой опаски выгоняют скотину попастись. Бывает, что скотина отбивается от стада, забредает в глухомань. Тогда сельчанам наутро приходится идти в лес на поиски беглецов. Обычно их находят.

— Надо спуститься вниз, — решительно сказал Пащенко, — и поискать Гурама там. Пошли!

Командир махнул рукой и пошел к спуску в урочище. Буран рванулся было вперед, но остановленный властным окриком Азамата снова сел на задние лапы.

Подросток шел последним. Искреннее беспокойство за Гурама переплеталось у Азамата с ощущением важности дела, в котором он участвует. И бандиты, и их поиски, и неожиданные находки, и следы, и… пропажа человека — все, о чем мечтают мальчишки, тут было. Не мог Гурам потерять трубку, палку и не заметить этого. Трубка, конечно, выпала из кармана галифе Гурама. В ней еще осталась табачная пыль, какая бывает в карманах курящего горца.

Азамат шел пригибаясь к земле. Взгляд его, настороженный и цепкий, скользил по тропинке и кустам, среди которых она вилась. Мальчик представлял себя сейчас сыщиком, идущим по следу преступников. Иллюзию эту подкреплял и Буран, превращенный силой воображения подростка в овчарку пограничника. Правой рукой Азамат держался за загривок Бурана, словно это был не загривок, а поводок и будто пес так и рвался вперед. Правда, пока ничего примечательного обнаружить не удалось, кроме палки, трубки и клочка овчины… Стоп! Азамат резко остановился. Буран взвизгнул от боли, потому что мальчик забыл отпустить загривок пса и сделал ему больно.