Игорь Ковлер - Проклятие Индигирки

В геологическом управлении я все рассказал начальству и даже удивился, когда через день получил пакет для начальника женского лагеря с приказом направить Нину в мою партию. «Дальстрой» по-прежнему работал как часы, не допуская проволочек в решении вопросов, хотя на дворе стояли пятидесятые и жизнь наполнялась ожиданием неясных перемен.

Тот полевой сезон оказался сложным, мы потеряли половину лошадей и вернулись на базу поздней осенью.

Нина вкалывала за двоих, успевая и в маршруты ходить, и за «кухней» приглядывать. Таких макарон и гречки с тушенкой, оленины с грибами и брусникой мы отродясь не пробовали. Несмотря на собачью работу в маршрутах, на полевых харчах она поправилась, грудь поднялась, линии фигуры стали плавными и волнующими, лицо округлилось, носик задиристо курносился, большие серые глаза ожили и смотрели вокруг с участливой иронией и радостью. Неожиданно она превратилась в красавицу. Мужики ее подначивали: «Смотри, Нинок, вернемся, никто не поверит, что это ты. Спросят: где такую красоту скрывала?»

Прожив полгода в полевых условиях под дождями, ветрами и снегом, среди пятерых мужиков, она ни разу не пожаловалась на усталость, относясь ко всем ровно, ни в ком не разрушая симпатии к себе, а симпатизировали, оберегали, стараясь ей помочь, все.

Отгуляв положенные после полевого сезона три дня, я пришел на работу, где меня ждала потрясающая весть. Мне вручили приказ о назначении Нины на должность геолога. Отныне она покидала лагерь и становилась поселенкой на пять лет. Когда я показал ей приказ, она бросилась мне на шею и несколько раз крепко меня поцеловала. Мы, конечно, отметили такое событие всей партией. Нина была счастлива. Наверно, в тот вечер все и решилось.

Я уже не представлял свою жизнь без ее постоянного присутствия рядом. Наверно, созрел для любви. И хотя некоторые, в том числе и Васька Остаповский, отговаривали, пугали, что испорчу себе карьеру, я был уверен, что мы вместе справимся с любыми трудностями. Еще Васька меня предостерегал, чтобы я хорошенько поразмыслил о том, что она пережила, находясь в лагере, что там могли с ней делать, да наверняка и делали. «Нужна тебе такая жена?» – спрашивал он. А вот Рощин меня поддерживал, Нина ему очень понравилась. «Тебя отговаривают, – сказал он, – потому что сами ради любви на такой поступок не способны. Трусы!» Вскоре мы с Ниной поженились.

Тетрадь Данилы

Нина (продолжение)

Мы жили хорошо. Через пять лет родились две дочки. После смерти Сталина с Нины сняли статус поселенки, потом подоспела реабилитация. Нина с блеском защитила диплом в институте. Еще бы, имея такой материал, можно сразу кандидатскую защищать, что один профессор ей и сказал, предложив пойти учиться в аспирантуру. Я был против. Не хотелось надолго отпускать молодую красивую жену. Да у нас это было не очень-то и принято, мы без того боготворили геологию, а к степеням относились равнодушно, даже пренебрежительно. Ценились открытые месторождения и добытый металл, что имело конкретный смысл. Нам этого вполне хватало для самоутверждения.

Вспоминая теперь те годы, я лишний раз убеждаюсь, что трудности не дают обращать внимание на мелочи, не позволяют им превращаться в проблемы, отравляющие семейные отношения. Однако со временем многое изменилось.

Отец Нины был ученым, генетиком, он попал в лагерь во времена борьбы с этой наукой. Ее мать не стала дожидаться мужа, отреклась от него и вскоре вновь вышла замуж. Нина ей этого предательства не простила, ждала освобождения отца, но он умер, как сообщили, из-за воспаления легких и посмертно был реабилитирован. С этого момента жизнь наша начала катиться под уклон.

Скорее всего, обиду на власть Нина затаила, когда сама оказалась в лагере, хотя первое время и сдерживала ее, не позволяя разрастись. Я говорил, что нельзя жить в постоянной злобе и ненависти, что они в конце концов начнут поедать ее изнутри и съедят, а жизнь наша все же меняется к лучшему. Говорил, что я тоже мучаюсь прошлым, но так уж случилось. Нам выпало пройти через испытания. Это ужасно, это тяжело было пережить. Трудно признать неизбежность случившегося, еще невыносимее мучиться неизвестностью-оправданы ли жертвы. Теперь, когда те события отдаляются от нас, кажется, что был и другой путь, но это ложное ощущение. Другого пути не было. Обойтись без жертв? Увы. Может, тогда вообще не стоило ступать на эту дорогу? Кто знает? В том-то и трагедия. Не помню, кто сказал, что есть два способа проливать кровь: бессмысленный, за который история не прощает, и второй – за который она отпустит грех.

Нина не соглашалась со мной. Она считала, что власть была, есть и будет лицемерной в силу инстинкта самосохранения. И однажды, наверно, желая побольнее задеть меня, бросила в сердцах, что я, возможно, думал бы иначе, если бы знал, как ее насиловали в лагере. Не стоило ей этого говорить, но женщины иногда бывают более жестокими, чем мужчины, даже если им приходится признаться в смертном грехе. Я вспоминал, какой счастливой она была, когда я привез ей разрешение отправиться в поле, как целовала меня, получив статус поселенки, как появлялись на свет наши девочки, и не мог понять, что случилось с Ниной за эти двенадцать лет. Что застряло в ней между настоящим и уходящим прошлым, мешая окончательно избавиться от темных воспоминаний?

Она все чаще говорила, что не желает больше торчать в этой дыре, потому что жизнь ее проходит, а она еще не жила по-человечески, обвиняла меня, что не дал ей защитить диссертацию, не пустил в науку. Называла тряпкой, неспособным постоять за себя. Упрекала, что, имея столько открытий, не смог заработать ни одной премии. Это становилось невыносимо. Я запил. А Нина вскоре, забрав девочек, уехала в Ленинград. Мне там делать было нечего. Я себе другой жизни не представлял. Первое время, бывая в отпуске, приезжал к ним. Мне казалось, что Нина успокоилась, стала менее категоричной, но глаза ее ничего не выражали и суть наших отношений не менялась. Она по-прежнему считала, что любовь к ней и понимание прошлого, как понимаю его я, вещи несовместимые. Я чувствовал, что исчез из ее жизни. Мы существовали каждый сам по себе без ожидания и надежды на возвращение. Дочек в геологию она не пустила. Отправила на филологический.

✓ Создан первый «Рабочий клуб» при общежитии МПО «Пролетарий ».

✓ ЦСУ СССР преобразовано в союзно-республиканский Государственный комитет СССР по статистике.

✓ Появилась первая Объединенная оппозиционная партия (ООП).

✓ Забастовали водители автобусов в Чеховском районе Московской области.