Иван Арсентьев - Три жизни Юрия Байды

Куприян обрадовался своей сообразительности, но тут же, спохватившись, подумал:

«А вдруг попадется такая, что не в дом придет, а утянет, окаянная, черт знает куда? Так женить, что сук под собой рубить… Тут нужно добре покумекать».

— А-а-а! Вот они где! — раздался голос над головами кузнецов и их гостя Кормыги.

Юрась посмотрел вверх и увидел Агнию.

— Это вы так мою бедную конягу подковываете? Разлеглись под бузиной, а слепни там последнюю кровь из животины допивают! — показала Агния на кузню, где у коновязи бил копытами мерин.

Конь сердито фыркал и отмахивался хвостом от налетавших врагов. Агния привела его перед обедом, подковы, сказала, хлябают, пора перековать. Завтра нужно везти бидоны со сливками в райцентр. Юрась сел на корточки, закрыл учебник истории. «Что за привычка у этой Агнии? Сама не лучше того слепня зудит, не даст кусок хлеба съесть. В себя небось два обеда затолкала, вон как раскормилась! Того гляди, кофточка лопнет…»

Юрась промолчал, решил лучше не связываться с ней, но дядя Куприян взъярился, плюнул под ноги с угрозой:

— Какое ты имеешь право кричать? Здесь тебе не конюшня! Ишь взяла моду глотку драть. Смотри, девка, а то узнаешь мой характер…

— Нужен мне ваш характер, как же!

Агния стояла руки в боки и вызывающе щурилась. Юрась встал, пошел в кузню. Засобирался и Панас Гаврилович Кормыга. Во время стычки он молчал и только покачивал осуждающе головой. Куприян погладил розовую лысину, надел картуз, кряхтя поднялся, потопал проводить гостя.

Из кузни потянуло острым дымком. У распахнутой двери сидело несколько заказчиков. Куприян, проводив Кормыгу, занялся с ними. Юрась к колхозным нарядам, квитанциям и прочим денежным документам, не допускался, его дело — бухать молотом да смотреть, чтобы пшик не получился. Но Юрась все понимал и без документов. Если б не бухгалтер Кормыга, «левые» заказчики давно бы дяде боком вылезли. Кормыга ух какой хитрющий и предусмотрительный, как хороший шахматист: за десять ходов видит, что впереди. Это он, как рассказывала бабка Килина, надоумил Куприяна свернуть в 1928 году частную мастерскую, которую тот держал в годы нэпа. Как чувствовал, что для свободного предпринимательства наступают смутные времена. И хорошо, что Куприян послушал его, рассчитал слесарей и кузнецов, а опустевшую кузню запер и занялся извозом.

Через два года, во время коллективизации, Куприян передал помещение кузни в артель и стал трудиться колхозным ковалем. Позднее кузня стала называться филиалом машинно-тракторных мастерских для ремонта колхозного инвентаря. С благословения бухгалтера Кормыги продукция реализовалась по способу лакомок — сборщиц ягод: одна ягода в лукошко, две — в рот…

Юрась догадывался, что за многие заказы деньги в кассу МТС не попадают, и как-то заикнулся было об этом дяде, но тот сильно обиделся и убедил племянника в том, что он чище ключевой воды.

Пока Юрась подгонял заготовленные впрок подковы, Агния стояла, прислонившись плечом к дверному косяку, смотрела на проворную пляску молота по наковальне и многозначительно усмехалась. Вот так всегда: если не шумит, так усмехается, играет губами. Она их не красит, но они у нее всегда будто накрашенные. Такие яркие — просто беда! Но Юрась не из тех, кого можно легко прельстить всякими улыбочками и прочими штучками, хотя порой от штучек этих у него дух захватывает. Вот и сейчас: прибивает подкову, а сам нет-нет да и взглянет краешком глаза на гримасничающую Агнию.

— А, пропасть! — Аж под мышкой резануло — так хватил молотком по пальцу. А девка хохочет как оглашенная. Это вместо того, чтобы посочувствовать. — Нечего тут хаханьки строить под руку! — обозлился Юрась.

Агния шевельнула густо-черными бровями, тщательно зауженными по последней моде до ширины башмачного шнурка. Фыркнула:

— Было б кому строить хаханьки!

— А нет, так отвернись.

— Н-да… Помнится, в школе ты не такой был…

По лицу Юрася пошли красные пятна. Схватил ногу мерина, зажал в станок, принялся вгонять в копыто гвозди, а Агния опять за свое. Что ты ей сделаешь? Хороша ведь чертовка, лучше некуда, но Юрась, опасаясь вновь ударить по пальцу, не отрывал взгляда от работы. И напрасно. Стоило б ему поднять в эту минуту глаза, и он понял бы, что не только ловкость, не только рабочая хватка ей по душе… Но он все стучал и стучал.

«По лбу еще бы стукнул себя, дурак!» — рассердилась Агния и махнула рукой.

Юрась закончил, отряхнул фартук, хлопнул ладонью по крупу мерина:

— Забирай своего одра!

Агния молча отвязала повод, встала на пенек, легко, подпрыгнула и села верхом.

«Странно, — подумал Юрась, — пол-лета прошло, а загар к ней ничуть не пристал. Ноги совсем белые. Белые как сметана, которую она возит в райпотребсоюзовскую столовку… Не иначе сметаной сама мажется».

Агния посмотрела сверху на Юрася, провела прутиком бузины по его лицу, сказала насмешливо:

— Да-а… загордился ты…

— Откуда ты взяла, что я загордился?

— Откуда — это тайна…

— Какая, черт, тайна?

Агния чуть нагнулась к нему, молвила вполголоса:

— Приходи вечером в кино — узнаешь…

И, стеганув коня, ускакала, оставив за собой на площади клубы пыли.

«Вот тебе! Возьми ее голыми руками… Бес, что ли, в ней сидит? — посмотрел Юрась ей вслед. — Другую такую на всем свете не сыщешь. Ума можно лишиться от ее фокусов…»

Пыль над площадью осела, а он все смотрел в ту сторону, где скрылась Агния. Очнулся от тумака дяди Куприяна.

— Чего вылупился на ту стерву?

— А что такое?

— Мало тебе на селе порядочных девок? — топнул в досаде дядя.

Юрась сморщился, точно кислицы откусил. Ссутулил крутые плечи, повернулся и пошел в кузню. Дядя едва удержался, чтоб не запустить в него попавшим под руку дрючком.

Обычно, когда он заводился, то долго не мог остановиться, бушевал, жучил племянника на все лады, поучал, как надо жить на свете. На этот раз он опамятовался скоро, сообразив, очевидно, что перегибать палку глупо: можно самому получить обломком в лоб, если палка не выдержит.. Уже не однажды убеждался он, что из гнева ничего хорошего не рождается, а тем паче, если дело касается внутрисемейных отношений. Тут нужна политика тонкая и гибкая.

Полчаса натужных Куприяновых раздумий увенчались дипломатическим решением по формуле: «шаг назад, два шага вперед…» Сделав на лице добрую улыбку, сказал Юрасю:

— Ты на меня не дуйся, я тебе как отец родной. Я тебе добра желаю. Выкинь из головы эту заразу, эту Агнию! Я тебе сосватаю такую девку — весь район завидовать будет. Слышишь? Панас Гаврилович приезжал, говорил — премия вышла, ну и мне перепало за ремонт инвентаря к посевной. Так что дам я тебе грошей; и поезжай завтра в янпольский раймаг да купи себе костюм. И штиблеты, какие там знаешь.