Владимир Казаков - Вечный порт с именем Юность

– Дорогой подарок, капитан, – ваша память о море. Да и зачем нам заморские сувениры? – отказался Комаров.

– Его звать Маруся. Понимай? Пятьдесят лет прошло, я тащил русский яхта. Украл яхта море. Я взял люди. Русский лоцман презентовал мне рында. Бим-бом далеко слушают, тут ноет, – и норвежец хлопнул себя по груди.

Комаров включил карманный фонарик, и пучок света метнулся от его ног по снегу к колоколу, и вдруг глухо стукнуло сердце: на тонко заледеневшем боку бугрилась старорусская вязь: «Мария. Санктъ-Петербург, 1883 г.». Этот колокол был отлит до того, как на берегу незамерзающего Кольского залива в 1916 году возник бревенчатый поселок и был назван в честь царской фамилии Романов-на-Мурмане. Когда же начали бороздить русские корабли это суровое море? Точно ли знают люди, кто первым прошел в серых водах Баренца? Не таит ли в себе эта рында голоса первых мореходцев? Поэтому лживы слова одного из царских губернаторов Севера маркиза де Траверсе: «Мурман – земля необетованная, там могут жить два петуха да три курицы!» Здесь еще до посланцев царя были и жили русские люди.

– Подумай, отец, ведь это ваша молодость. Колокол по праву принадлежит вам. Музейная редкость, да еще с легендой, – большие деньги в Норвегии. Колокол – единственное, что осталось от вашей посудины, – говорил Комаров и, нервно теребя чуть отросшую бородку, думал: «Неужели не отдаст, отступит? Ведь сам предложил!»

Тут к уху старого капитана наклонился Антон Богунец.

– Не уговаривай! – остановил его Комаров.

– Да нет, – понял капитан. – Он мелкая сувенир просит… нет, часы, трубка – не могу, а рында бери, товарищ. Судна нет – большая страховка остался. В трюмах вода – балласт был. Бери, не обиясай старого моряка…

Подошел трактор с санным домиком на прицепе. Комаров поспешно шагнул к рынде, оторвал ее, пристывшую к снегу… Теперь она на колокольне. У нее ясный тревожный звон. Спокойно на море, и летчики уходят в тайгу, на озера, «разряжаются» от «готовности номер один» с ружьем или удочкой. Комаров отпускает их, зная, что звон судового колокола слышно в тундре полярной ночью на пятьдесят километров, днем – на тридцать с гаком. Каждый экипаж помнит, сколько ударов колокола зовут на базу именно его, а беспрерывный бой – общая тревога. И говорят друг другу летчики: «Маруся зовет, поспешай!», «Поспешай, где-то море разинуло пасть!»

– Владимир Максимович, ты что, оглох?.. Я спрашиваю, не пригласить ли к нам Богунца?

Не сразу воспринял Донсков голос Батурина. Взял с блюдечка конфету, развернул, откусил.

– Нет Богунца.

– Он уже три дня на базе, – подсказала Наташа.

– Нет в наличии Богунца. – Донсков отправил в рот вторую половину конфеты. – Вернее, он в городке, но достать его трудно. Сидит за решеткой в темнице сырой.

– Как? – одновременно воскликнули Наташа с Лехновой.

– Объясняю… В штаб позвонили из пикета: «Ваш служащий Богунец Антон разбил витрину в промтоварном магазине». Я связался с дежурным милиционером и узнал, что Богунец выбросил продавца через застекленную витрину на улицу. За что?

– Пока не знаю. Трое суток законного отпуска после Черной Брамы власти удлинили ему еще на пятнадцать. Теперь он трамбует щебень на дороге к строящемуся Дому культуры в компании красноносых.

– Пьян был?

– Представьте, Галина Терентьевна, трезвый.

– О, может быть, его совесть мучает? Надо навестить, Владимир Максимович, пойдемте. Оставим эту пару тет-а-тет.

– Пойдемте, Галина Терентьевна, – согласился Донсков.

По дороге он сказал:

– Не знаю, одобрите ли вы мои действия, но я, позвонив в город, узнал, что для заграничной командировки требуется пилот-инструктор и наш самолет-метеоразведчик. Хочу предложить командиру послать туда…

– Куда?

– В Монголию.

– Конечно, Руссова. Он командир корабля.

– Нет! – Донсков пристально посмотрел на Лехнову. – Воеводина! Воеводин сам просил поддержать его кандидатуру.

Лехнова побледнела и остановилась:

– Сам? Но… Михаил не согласится отдать самолет-метеоразведчик.

– Сейчас лето – обойдемся.

– Хорошо… не беспокойтесь, я поддержу Воеводина!

– Хочется верить, – буркнул Донсков.

Донсков листал подшивку политдокументов и донесений о работе за прошлый год. Очень аккуратен был его предшественник. Все дотошно фиксировал, сохранял, снабжал комментариями. Пожелтевшие за довольно короткое время листы имели свой голос. А если вдуматься и представить, чуть-чуть пофантазировать, можно увидеть за бумагами и людей. Услышать их речь, деловую, гневную, подобострастную или смешливую.

Сверху в папке лежал объемистый годовой план, до предела насыщенный политзанятиями, лекциями, агитмероприятиями. В каждой графе галочка: «выполнено». Отмечено, где что проводилось: «Подразделение. Клуб. Аэродром». Донсков посмотрел август. Кого же учил, с кем беседовал замполит, если в этот горячий месяц на базе не бывает почти ни одного пилота?

Комментарий к беседе «по душам».

«… Получив письмо матери, я немедленно вызвал Галыгу и пытался внушить ему, что престарелые родители достойны большего внимания. Галыга вел себя пассивно, логическим доводам не внимал…»

Галыга нагловато предложил политработнику впредь его не вызывать. А если тому хочется поговорить, пусть приезжает к нему на точку.

Донсков сличил производственный план с планом политработы. Они нигде не перекрещивались. «Лебедь, рак и щука!» – подумал Донсков.

Политзанятия… Их можно проводить в средней школе, в колхозе, среди марсиан с одинаковым успехом. Общи, стандартны. Слова холодные, казенные. Донсков читал как-то в журнале «Вокруг света», что рязанский поп Ираклий проповедовал «восемью голосами», зная, до кого из прихожан какой «голос» доходит. Проповеди он готовил по нескольку лет. Они были не длинными. Но в них было все, что тревожило прихожан. Даже анафема кабатчику государственной монопольки! Донсков поймал себя на том, что свой первый доклад написал за три дня.

В протоколе одного партсобрания гневный вопрос: «Почему в магазинах нет зубного порошка или пасты?» Ответ замполита: «Я не интендант». Тогда еще вопрос, теперь уже ехидный: «Скажите, правильно ли сделал Руссов, перейдя на авторотацию?» – «Впервые слышу, что Руссов перешел на авторотационную машину!» – был ответ. Замполит не знал, что авторотация – это самовращение винта. Не знал, в каких случаях она применяется. Конечно же, ответ его встретили хохотом.

И наконец, перед Донсковым протокол партийного собрания, последнего для его предшественника. И в нем: «Нам стало известно, что вы заняли этот пост по протекции!»