Сергей Бельченко - Фронт без линии фронта

«Ясно, о чем вы договариваетесь», — подумал Набатов, а когда третий поднялся и побежал, капитан поспешил за ним, еле удерживая собак. Дал очередь из автомата вверх. Человек упал. «С чего бы он свалился?» — недоумевал Набатов. То же повторилось и с другим. Третий вообще не поднимался, лежа вниз лицом. Собрать их вместе и привести в землянку не представило никакой трудности.

Поручив охрану задержанных собакам, Набатов вышел из землянки. Все так же ярко светила сквозь деревья луна, накладывая на белый снег причудливые тени. «И в наших родных краях в рождественские морозы такие же сказочные ночи», — подумал Набатов. Он жалел, что происшествие не дало ему ни отдохнуть, ни насладиться кратковременным пребыванием в лесу, воспоминаниями юности, проведенной в таком же лесном краю, юности прекрасной, как весна, а потом такой суровой и неповторимой, героической и огневой.

Задержанные, как выяснилось позже, оказались парнями Матиаса, членами особого отряда. Увидев, что Семерш прошел с русскими офицерами в лес, и, подождав его возвращения, они решили с наступлением темноты сходить по следу и узнать, куда он их водил. О складах им ничего не было известно. Встреча с Набатовым была неожиданной. Они признали, что «приняли не лучшее решение расправиться с ним и с этого начать выполнение полученного от немцев задания». Пожалели, что неэкономно расходовали патроны. Израсходовав их, пришлось принять решение уходить ни с чем восвояси, чтобы, пополнив запас боеприпасов, устроить в лесу засаду и захватить тех, кто пойдет по проторенному следу. Все трое были сынками крупных венгерских буржуа.

Утром, не привлекая ничьего внимания, мы задержали старого Кичи. Прислуга еще спала, а дверь в квартиру хозяина находилась с другой стороны здания. Толстяк на наш негромкий стук открыл дверь и, узнав, что мы приехали за ним, стал торопливо одеваться. По дороге он молчал, видимо раздумывая, за что его могли задержать. Затем стал спрашивать у нас об этом, но мы отвечали неопределенно. Вскоре Габор Кичи пришел в себя и стал проклинать гитлеровцев. Снова заговорил о своей жене. «После того случая, — говорил он, — я стал слишком открыто проклинать фашистов, и они несколько раз угрожали мне расстрелом». По его словам, дело дошло до того, что он закрыл свое заведение, вышел из партии «Скрещенные стрелы» и уехал в имение отца. Но власти заставили его открыть ресторан снова.

— Почему вы отошли от правительственной партии?

— Из идейных соображений. Ее лидер Ференц Салаши, придя к власти, стал проводить откровенно фашистскую политику. Страну наводнили эсэсовцы, начался разбой, как на большой дороге. Это было предсмертной агонией и немецких и венгерских фашистов.

Все это толстяк говорил торопливо, будто боясь, что его прервут. Но мы не мешали ему. Хотелось за время пути познакомиться с ним поближе.

Многие диверсанты нами были уже задержаны. В двух случаях нашим товарищам пришлось столкнуться с вооруженным сопротивлением. Но все обошлось благополучно.

— А вы знаете, что показал один из этих молодых людей? — сказал Набатов. — Он утверждает, что его начальником является вовсе не Семерш.

— А кто?

— Некий Матиас.

Итак, снова Матиас. Мне вспомнился тревожный рассказ Каролины, вспомнился ее дядя Ласло Корда, румяный здоровяк, который, «к сожалению, не бог и всего знать не может».

— Как его настоящая фамилия, кто он?

— Задержанный не знает или не хочет говорить. Утверждает, что еще ни разу с ним не встречался.

— А Семерша он знает?

— Да. Сначала он должен был войти в группу Семерша, но потом ему дали другое задание: перейдя линию фронта, связаться с Матиасом.

— Через кого?

— Через Тибора Кичи, сына хозяина ресторана.

— А где находится его сын?

— Об этом лучше всего знает отец.

— Он знает?

— Да. Встреча должна была состояться в ресторане.

Выходит, Матиас — руководитель самостоятельной, неизвестной нам группы. И тоже связан с выпускниками школы. Но правильно ли предположить, что он был там преподавателем? Почему ни Семерш, ни другие ничего о нем не говорили?

В комнату вводят Габора Кичи. На улице солнечный зимний день, свет слепит глаза, и он часто моргает, морщится. По всему видно, что за эти несколько часов он изрядно поволновался. Огляделся вокруг, узнал Набатова, но виду не подал.

— Где находится сейчас ваш сын Тибор Кичи? — спрашиваю я.

— Не знаю. Мы с ним поссорились, и с тех пор…

— И с тех пор вы принимаете в ресторане его друзей? — вежливо продолжил Аркадий.

— Его друзей?

— И своих тоже, — сказал Набатов.

Толстяк обернулся к капитану, встретился с ним глазами, и мы заметили, как он побледнел.

— Видит бог, я не виноват. И мой сын тоже не виноват, — торопливо заговорил он. — Это все Бароши…

В тот же день наши товарищи взяли Бароши-Матиаса. Доставили его совершенно пьяным, и спрашивать его о чем-либо было бесполезно. Наутро, когда он проспался, мы спросили, кто такой Матиас, он, хмуро глядя на нас исподлобья, выдавил:

— Хорошо. Если вы что-то пронюхали, говорите.

— Говорить будете вы, Матиас, — сказал я.

На очной ставке Шандор признал его. Да, этот человек, фамилии которого он не знает, действительно, преподавал в школе. Он же был начальником школы после Краммера. Он ходил всегда в макинтоше и шляпе, но все звали его господином подполковником.

То же подтвердил и Семерш, который, как он предупредил нас, ни в коем случае не должен был выдавать Бароши.

Потом заговорил и сам Бароши-Матиас. Выяснилось, что это немец, фашист, один из доверенных людей Скорцени. Он руководил особой группой, составленной из самых отъявленных головорезов.

Через два дня за мной приехал шофер полковника Королева. Требовалось информировать члена Военного совета армии о завершении операции и об особой группе Матиаса, участников которой мы начали выявлять. Ликвидация этой группы была поручена капитану Набатову.

Война подходила к концу. Наша армия ушла далеко, к границам Австрии и Чехословакии. И каждый ее шаг вперед приближал долгожданную победу.

Возвратиться в село Янша мне не пришлось. Нам предложили завязать с разведкой противника радиоигру. Зная ключи, шифры, коды, оставленные Семершу и Бароши, детально изучив все их дела, я составил план, который тут же утвердили. Первый разговор должен был провести Семерш, сообщив хозяевам, что дела идут успешно, и одновременно доложить, что его коллега — имелся в виду Бароши — подорвался на минах. В связи с этим он должен был попросить совета, как помочь семье пострадавшего, надо было понимать — диверсантам. Семерш должен был заверить начальство, что самому ему ничего не требуется, а затем осведомиться, когда ждать дальнейших указаний.