Владимир Караханов - Продолжение поиска (сборник)

— Заманчиво у вас получается: раз кто-то безобразничает в крупном масштабе, значит, всем желающим можно шкодить по маленькой. Вы уж меня извините, мелкая это философия. Две копейки ей цена, по-вашему выражаясь.

Вот и поговорили. В темноте мне не видно выражения его лица, но, судя по голосу, он восстановил душевное равновесие.

«С чего это он опять распетушился, будто и не было недавней растерянности? — думал я, искоса поглядывая на расплывчатый в полумраке профиль. — Скорее всего принял решение, а оно всегда придает уверенность. Кроме того, наверняка считает себя абсолютно информированным, и это тоже немаловажно, говорят же англичане: „Кто предупрежден — тот вооружен“.

Мы въехали в город. Я посмотрел на часы.

— Начало девятого. Вы практически дома. А я — машину в отдел и бегом на автобус. До Баку еще сорок минут трубить…

— Я же сказал, неблагодарная работа, — усмехнулся он.

Выйдя из автомобиля, он нагнулся к приоткрытой дверце, спросил:

— Я вам еще понадоблюсь?

— Надеюсь, нет.

— Тогда бывайте. — И, едва сдерживая радость от нашего расставания, он расчувствовался настолько, что добавил: — Не обижайтесь, если что не так.

„Шагай, шагай, — проворчал я, нажимая педаль акселератора. — Как бы ты на меня не обиделся…“.

Я не заезжал в отдел, чтобы не терять времени. Решил исключить всякие случайности. Ведущему спектакль положено приходить за кулисы раньше всех.

„Волгу“ я оставил в тупиковом переулке, прилегающем к глухой стене фабрики-кухни. А сам пошел в ресторан. Гулять так гулять: днем здесь чуть не пообедал, сейчас поужинаю.

Очереди у дверей не было, и пользоваться не „ресторанным“ входом не пришлось. Однако свободных столиков в зале раз-два, и обчелся. Видимо, волна посетителей уже схлынула, а оставшиеся обосновались надолго.

У оркестрантов перекур, на подмостках в сиротливом одиночестве — инструменты. Оцениваю имеющиеся вакансии и занимаю столик на левом фланге от оркестра. Он мне удобен во всех отношениях: приставлен к окну, а посему лишен четвертого места; при входе в зал не бросается в глаза, зато отсюда отлично видны и сам вход, и оркестровые подмостки. В общем, вся сцена перед глазами, не хватает действующих лиц.

Вскоре появляются и они, точнее, один из интересующих меня персонажей. Музыканты, они же статисты, рассаживаются по местам, а персонаж, он же певец Жорик, вразвалочку подходит к микрофону. Аплодисментов что-то не слыхать. Впрочем, Жорик их, наверное, и не ждет. Судя по рассказу потерпевшего, того вполне устраивает иная форма признания.

Я верно назвал Жорика персонажем. Его внешние данные не тянут на роль героя-любовника. Он явно не из акселератов; жиденькие, прилизанные волосы только на затылке получали необходимое подкрепление и густой щеткой оттопыривались над шеей; узкое лицо сильно вытянуто вперед. Когда он снял с подставки черный, величиной со страусиное яйцо микрофон и по теперешней „певческой“ моде, казалось, сунул его себе в рот, я невольно улыбнулся: вспомнилась где-то виденная картинка, изображающая крокодила с толстой сигарой в зубах.

…А петь он умел! И голос бархатного тембра, и пластичность движений без излишней аффектации… Вот тебе и крокодил! Поразительно, как динамика преображает образ… Зачем же этому способному парню понадобилось ввязываться в мошенничество?..

— Добрый вечер, что мы выбрали? — вежливо спросил тоненький голосок.

Официантка — совсем молоденькая, из новеньких.

— Порцию люля, пожалуйста. Все остальное потом. Я жду приятеля.

Она сунула приготовленный блокнотик обратно в карман спецкостюмчика и молча удалилась. Мой скромный выбор ее, конечно, разочаровал.

Люля был принесен мне подозрительно быстро, наверняка подогретый. Однако я проголодался и так же быстро расправился с ним. А потом продолжал с удовольствием слушать Жорика. Он пел о море, о любви, о дружбе, о птицах… Пел, исполняя заказы, и по собственной инициативе. Я не очень вслушивался в слова и в мелодии — они в общем-то были похожими, — но манера исполнения мне нравилась все больше и больше. Может быть, отсутствие профессионализма в данном случае благо? Не знаю, только певцу удалось создать главное — настроение; песни уходили одна за другой, а оно оставалось.

Я до того заслушался, что чуть не прозевал появление героя-любовника. Он только что вошел в зал и остановился у противоположной стены, в нескольких шагах от оркестрантов, по-видимому дожидаясь перерыва между номерами.

Все-таки пришел… Решил предупредить приятеля и оставить меня „с носом“. После того как мы расстались, я был уверен, что он поступит именно так. Я сомневался только, придет ли он сюда сразу или встретит певца на улице после закрытия ресторана. Мне казалось, что ехать к Апресову в общежитие он не решится: утомительно и рискованно — Жорик мог ночевать сегодня в другом месте, а искать его завтра будет уже поздно. Теперь сомнения позади, все действующие лица на сцене, и я могу спокойно любоваться их игрой. Определенно дедуктивный метод не устарел.

Но что это, черт возьми, происходит? Песня кончилась, Жорик приветственно кивнул Титаренкову и… отошел к пианисту, а к главному герою соскочил с подмостков статист, на которого я не обращал никакого внимания, — музыкант-ударник. Валентин, оживленно» жестикулируя, стал ему что-то втолковывать, но того позвали товарищи: певец уже стоял у микрофона. Музыкант показал Валентину в зал, подожди, мол, и вернулся на место.

Хорошо хоть от таких ударов быстро оправляешься. В конце концов я испытал даже некоторое облегчение: Жорик мне нравился, а «ударник» был пока темной лошадкой. В отношении же моего недавнего спутника суть не менялась: он предупреждал своего приятеля и понятия не имел, что таковым я считал другого.

Валентин маневрировал между столиками в моем направлении, разумеется, менее всего об этом догадываясь. Чтобы облегчить ему задачу, я поднялся, и он тут же заметил меня. Я затрудняюсь подобрать что-нибудь путное, чтобы описать выражение его лица. У Валентина Матвеевича, образно говоря, глаза вылезли на лоб.

Я сделал ему приглашающий жест, и он, уже не оглядываясь по сторонам, словно медиум, выполняющий команду, поплелся к моему столику.

«Теперь нельзя терять время, иначе снова начнет изворачиваться», — подумал я.

— Не буду объяснять, почему я здесь, а не по дороге в Баку; вам и так ясно, — начал я, едва Титаренков сел рядом. — И вообще, Валентин, давайте начистоту, надоело мне играть в кошки-мышки.

— Я действительно оставлял ему ключи, — стараясь не встретиться со мной взглядом, оказал он.