Юрий Корольков - В катакомбах Одессы

Из этой записки я ничего не понял. Кто такое Кир и Самсон? Сразу позвонил на базу, вызвал Батю. Полевой телефон у нас стоял метрах в двадцати от поста, чтобы на поверхности не услышали голосов. Кузьмин прочел записку, видно, тоже не все понял и, помолчав, велел ничего до его возвращения не предпринимать.

Пришел он минут через двадцать вместе с Гласовым. Прочитали записку. Я светил им фонариком, свет падал на их лица. Гласов повеселел, Кузьмин спросил его:

— Кира знаешь лично?

— Знаю.

— Кто такой?

— Придет — сам скажет, если решил расконспирироваться.

В темноте Кузьмин повернулся ко мне:

— Ладно. Передай голосом, что понятно. Будем ждать в назначенное время.

На встречу с Киром ушли почти всем отрядом. По дороге обезвредили мины, разобрали завал, проломили ход в стене, которую построили после стычки с румынами в районе командного пункта. Двоих Батя послал вперед разведать катакомбы, еще двое остались сзади, чтобы в случае чего прикрывать наш отход.

Стояли мы долго, прислушиваясь к самому малому шороху. Было так тихо, что резало уши. Только иногда с шорохом осыпался ракушечник или с потолка падали «коржики» — отслоившиеся каменные пластинки. Стояли недалеко от стальной герметической двери, которую румынские полицаи так и оставили раскрытой после того, как наткнулись на нас. Наконец послышались приглушенные голоса, это наш передовой пост встретил пришедших. Вскоре они появились сами — шли и подсвечивали фонариками дорогу.

Их было двое. Один высокий, в пальто и валенках, на голове кубанка, другой — ростом пониже — усатый старик в длинном пиджаке, в сапогах и треухе. Этот шел с палочкой.

— Уберите свет, — сказал высокий.

Свет погас, но Батя успел разглядеть его и воскликнул:

— Бадаев! Ты ли это?..

— Я самый… Идем поговорим. Времени у нас в обрез. Самсон здесь?

— Здесь, — ответил Гласов.

Они втроем вошли в нишу, говорили тихо, но многие слова долетали и до нас. Бадаев спросил:

— Что здесь случилось?

— Потеряли связь. Провалилась верхняя группа.

— А Самсон почему не ушел на задание?

— По тем же причинам. Румыны закрыли все выходы.

— Воспользуйтесь нашим. Тебе, Николай, придется идти сразу. Центр ждет…

— Готов хоть сейчас, — ответил Гласов.

Голоса стихли, и я ничего не мог больше расслышать. Старик, который пришел с Бадаевым, предложил нам закурить, протянул кисет, полный махорки. Он сказал нам:

— Вот что, молодцы, пока начальство совещается, послушайте, как из вашего дальницкого тупика вылезти можно.

Старик рассказал, что на углу Дзержинской и Фрунзе есть заброшенный туннель, через который раньше был вход в катакомбы. Его замуровали лет двадцать назад. Теперь его раскрыли, и, если румыны не заметят, через него можно выходить в город. Старик сказал, что пришлось попотеть, пока прокопали вход. Работали вчетвером до полночи, из-за того и опоздали. Теперь нужно торопиться, чтобы до света управиться.

— Товарищ Бадаев, пора нам, как бы не припоздать, — сказал он громко.

— Да, да, — ответил Бадаев. — Сейчас идем, Иван Афанасьевич. Еще минуту…

Разговор они заканчивали при нас.

— Решай, кого взять, и идем, — сказал Бадаев Гласову. — Остальных заберем через несколько дней.

— Пойдет Кольцов, в катакомбах за меня останется Ржаной, — подумав, ответил Гласов.

— Ну, кто кого здесь заменит, я сам решу, — возразил Батя.

— Нет, так не пойдет… — Бадаев отвел Кузьмина в сторону и что-то стал ему говорить. Потом они вернулись обратно.

— Я должен был расконспирировать себя — этого достаточно? — спросил Бадаев.

— Да, но мне нужны подтверждения. Ты приходишь, берешь людей…

— Хорошо, в следующий раз получишь шифровку, распоряжение Центра… А теперь нам действительно пора идти. К сожалению, больше двух людей забрать не могу, рискованно, В следующий раз буду сам либо придет Иван Афанасьевич. Пусть кто-то пойдет с нами, запомнит выход.

Сопровождать Бадаева Батя снарядил меня и Ржаного — из москвичей. Шли долго по главной штольне, поднялись на второй ярус и остановились. Иван Афанасьевич сказал нам:

— Запомните маркшейдерский знак, — он назвал его, но теперь я уже забыл какой. — От знака ровно сорок два шага в глубину шахты! Вот здесь.

Бадаев, видно, начинал торопиться. Он попрощался с нами и первым хотел лезть в тесную нору, рядом с которой лежала груда свежего ракушечника. Но Иван Афанасьевич опередил Бадаева.

— Нет уж, давайте я первый пойду. Мне это сподручнее…

Последним уходил Гласов. Он сказал Ржаному:

— Если не дождусь тебя здесь, встреча, как условлено, в…

Вот так и ушли двое из нашего отряда. Еще трое москвичей должны были уйти вскоре, но положение изменилось. Ни Бадаев, ни Иван Афанасьевич больше в катакомбы не спустились. Что случилось наверху, я не знаю. Мы хотели подняться через новый лаз и выйти в город, сделать нам этого не удалось. Выход оказался вновь замурованным. Над нами кто-то разговаривал по-румынски. Скорее всего жандармы обнаружили ход и поставили свою охрану. Мы снова оказались отрезаны от всего мира…»

К записям Валентина Тарасова был приложен акт, который я не сразу заметил. Прочитал его, перескакивая с одной строки на другую:

«Мы, нижеподписавшиеся… настоящий акт в том… сего числа… в сопровождении… Валентина Тарасова… Изъял из Дальницких катакомб сверток с документами… На обратном пути Валентин Тарасов наступил на мину и подорвался. Доставленный в госпиталь, он умер от потери крови…»

После того как в Москве получили от Кира последнюю радиограмму, посланную 7 февраля, связь Центра с одесским подпольем оборвалась. А связь эта именно сейчас была так нужна!

В деле «Операция «Форт» сохранилось несколько тревожных запросов, написанных рукой Григория.

«Сообщите, есть ли связь с Киром? — писал он дежурным радистам. — Тщательно ведите наблюдение за эфиром. О выходе Кира на связь немедленно доложите для прямых переговоров. Вызывайте меня в аппаратную в любое время».

Здесь же лаконичные ответы дежурного:

«Связи с Киром не было…» «На вызов Кир не отвечает…»

Товарища Григория все больше тревожило и волновало решение Кира выйти самому из катакомб, чтобы узнать о судьбе группы Самсона. Киру никак нельзя было появляться в городе! По другим источникам, которыми располагал Центр, над катакомбистами Молодцова нависла серьезная опасность. Об этом во что бы то ни стало надо было предупредить Кира. Но его радиостанция не подавала никаких признаков жизни. Кир не отвечал на вызов Центра.

Наконец 18 февраля 1942 года связь с одесским подпольем восстановилась. Радиостанцию было едва-едва слышно. Выполняя распоряжение Григория, радист Центра передал указание Киру, пролежавшее в аппаратной почти две недели.