Дж. Диллард - Беглец. Трюкач

— Да, с куклой я ошибся, — признал Камерон.

— И там, на дамбе, тоже.

— Как правило, в кино задействованы только два чувства — зрение и слух. Но у моего зрителя вовсю действует еще и воображение, с его помощью он становится пленником моих фантазий и остается таковым надолго после выхода из кинозала.

Понятно, подумал Камерон, зрение, слух и воображение. Что-то вдруг мелькнуло в мозгу, какое-то неясное воспоминание, связанное с дамбой. Что-то там было такое. Он напрягся, но так и не смог уловить ускользающую мысль.

— Как будет называться фильм о жене астронавта?

— «Безысходность», — ответил режиссер.

— Видишь? — Камерон снова обратился к Нине.

— Понимаешь, что это значит для Маргарет и для тебя самой?

Режиссер пожал плечами.

— Но Маргарет непременно должна умереть. Ее иллюзии утрачены, любимый муж растворяется в далеком холодном космосе, веры в Бога тоже нет, раз свершается такая жестокость и погибает ребенок. Она пускается во все тяжкие, оказывается в объятиях молодого ученого, он тут же укладывает ее в кровать, но это не успокаивает ее, не приносит желанного забвения. Она еще больше тоскует по мужу, ле охватывает страшное отчаяние и безысходность. Самоубийство неизбежно, у нее нет иного выхода…

Нина встала и подошла к кровати.

— Но ты же говорил, что основная мысль фильма — тщетность всего, кроме высокой любви, и что фильм должен вселять оптимизм.

— Я немного изменил первоначальный план, дорогая. Мне вдруг открылось, что никакой такой любви не существует, есть только иллюзия любви, ее суррогат и любовные утехи, которым она и предается с этим ученым. В конце концов, Маргарет может стать порномоделыо, каких снимает Бруно в своих короткометражках. Она больше не видит смысла в жизни, чего же ей терять?

— Это, несомненно, придаст твоей картине этакую пикантность и, естественно, сделает ее более коммерческой. Зритель любит клубничку, ему такой ход понравится.

Режиссер отмахнулся от ее слов.

— Тебе что-то не нравится, дорогая? Для постельных сцен можно пригласить дублершу, если ты против.

— Я против другого. Бог с ними, с постельными сценами, — медленно ответила Нина. — Почему ты все так изменил? Ведь замысел был совсем другим. Я перестала тебя понимать, и это смущает меня. Мне кажется, что у Маргарет…

— …жуткий комплекс вины. Она растеряна и подавлена. Не забудь, это самое главное. Но я еще не принял окончательного решения, все может снова измениться. Посмотрим, как пойдет любовная сцена с ученым. Отснимем ее завтра, а там будет видно.

— Слияние реальности и вымысла, — вмешался Камерон. — Такая же гениальная идея, как и решение ввести в фильм настоящего полицейского, нашего уважаемого начальника полиции Бруссара.

— Эта идея принадлежит Бруно.

— А, снова старина Бруно…

— Бруно мне необходим, — тихо произнес режиссер. — Мое зрение все ухудшается, и он становится как бы моими глазами, что возвращает меня к твоему нелепому поступку. Счастье еще, что песок не причинил ему большого вреда. Уж не знаю, огорчит тебя\эта новость или обрадует. Твоя выходка, правда, стоила нам потери целого съемочного дня, и теперь мы основательно вышли из графика, так что твой последний трюк действительно снимаем завтра.

— Последний трюк, — подчеркнул Камерон. — А что потом?

— Потом? Странный вопрос. Потом твои услуги уже будут не нужны.

— Прелестный эвфемизм! [10] Эвфемизм — более мягкое слово или выражение вместо грубого, нелицеприятного — Прим. перев. — вырвалось у Камерона. — Для вас ничего не значит, если завтрашний трюк станет последним не только в вашем фильме, но и в моей жизни.

— Об этом нужно было думать раньше. Рассчитывай на себя и не думай о плохом, вот все и обойдется.

— А как насчет того парня на мосту?

— Иногда все повторяется, дружок, — произнес режиссер таинственным тоном.

— Что меня и волнует больше всего.

— Да не накачивай ты себя! Посмотри с другой стороны: этот трюк — последний шанс на спасение, как и у нашего героя.

Камерон взглянул на девушку.

— Во дает, а? Хочет утопить нас обоих и видит в этом путь к спасению!

— Не обращай на него внимания, дорогая, он безнадежный — пессимист. Ничего с ним не случится, ведь он, ко всему прочему, поразительно отважен, как ты видела утром. Только вот не могу понять, когда он был более храбр — когда спасал воображаемого ребенка или когда швырял песок в глаза несчастного Бруно, чтобы ослепить его.

Камерон хрипло рассмеялся.

— Ослепить Бруно можно только отняв его драгоценную камеру. А вот вы…

— Да, я слепну сам по себе, — спокойно произнес Готтшалк, — но мне уже, в сущности, и не надо видеть.

Камерон жестами старался привлечь к себе внимание Нины. В это время режиссер поднял руку, словно благословляющий паству священник, и продолжил:

— Да, парень смел и отважен… К сожалению, я устал и чувствую себя не лучшим образом…

Камерон не сводил с девушки умоляющих глаз.

— …я вряд ли снова его увижу…

Камерон взял Нину под руку и наклонился к самому ее уху.

— …разве что в готовом фильме.

— Пошли отсюда, — едва слышно шепнул Камерон.

Режиссер стал шарить на туалетном столике, почти сбивая рукой свечу.

— Скорее, пока…

— Нина, где мои капли? Я ничего не вижу.

— …у нас еще есть…

— Где же капли?

— …шанс!

Нина на секунду заколебалась, потом кивнула в знак согласия, высвободила руку и ткнула пальцем в сторону окна. Затем она взяла со столика флакон с каплями, отвернула колпачок, наполнила торчащую из него пипетку и стала закапывать капли в широко распахнутые немигающие глаза Готтшалка.

Камерон, как завороженный, глядел на этот торжественный ритуал. Когда действо закончилось и Нина промокнула остатки капель, оставившие на изможденном лице мокрые следы, он тихонько подкрался к окну, вспрыгнул на подоконник, вылез на карниз и бросил последний взгляд в комнату.

С моря веял приятный ветерок, доносился плеск волн, в светлеющем небе пролетала одинокая чайка.

Он все еще стоял в нерешительности на карнизе. Что же делать дальше? Пошли, пока у нас есть шанс, сказал он только что, и она согласилась. Это налагало на него ответственность, ведь хотя ему и удалось убедить девушку, что этот слепнущий паук затягивает их в свою липкую паутину, дальнейших планов у него не было. Все как-то неопределенно провисло, паутина никуда не исчезла, они все еще барахтаются в ней. Господи, что же делать? Спрыгнуть вниз и дать деру в Канаду? Или по пожарной лестнице вернуться в свой номер, а там внимательно проштудировать руководство голландцев и хоть чуток соснуть перед трюком? Вниз или наверх — как решить? И то, и другое рискованно. В первом случае он сбрасывает маску, раскрывает карты, и легавые устраивают настоящую облаву, во втором остается трюкачом и через несколько часов, по всей вероятности, погибнет. Да и девушку нельзя оставить здесь. Должен же быть какой-то выход, мучительно думал он, обязательно должен быть…