Дж. Диллард - Беглец. Трюкач

Теперь вертолет летел над самым болотом и был виден вместе с автомобилем. Понимая, что его Могут заметить оттуда или отсюда, Камерон просто прильнул к компрессору, не спуская с них глаз. Поравнявшись с ним, автомобиль вдруг сделал вираж к краю моста, в нескольких шагах от его укрытия и, визжа тормозами и перекрывая рев вертолета, как сумасшедший рванул назад на середину дороги и остановился. Камерон мгновенно вскочил на ноги и побежал к нему, заискивающе кланяясь, как человек, ждущий, что его подвезут, в порыве благодарности. Это была старая модель автомобиля, чья некогда черная краска покрылась оспинами от долгого общения с соленым воздухом, превратившим ее в маслянисто-серо-буро-малиновую, как рыбья чешуя. У этого неуклюжего автомобиля над высоким горбатым багажником было овальное окно, через которое бегущий Камерон видел голову, свесившуюся набок, когда водитель перегнулся через пустое сидение рядом с собой и открыл дверь. Приняв это за акт любезности, Камерон прокричал бездыханное «спасибо», закинул свою спортивную сумку под приборную панель, поставил левую ногу радом с ней и, устраиваясь поудобнее на сидении, схватился за ручку двери, чтобы закрыть ее. В это самое время он окончательно запутался, потому что накрутил ручки сумки на запястье, засуетился, понимая, что его благодетель торопится… открыл рот, придумывая, куда ему надо, и увидел, что водитель — молодой человек примерно его возраста — дрожит от страха.

— Что с тобой? — спросил Камерон.

— Струсил, — пробормотал водитель.

Камерой не был уверен, что правильно расслышал, потому что вертолет, зависший прямо над ними, заполнял автомобиль злобным жужжанием.

— Послушай, — сказал он, — мне надо добраться до ближайшего телефона как можно быстрее…

— Не беспокойся, — воскликнул водитель. — Я просто струсил, и все.

Камерон озадаченно тряхнул годовой.

— Ты хочешь дать мне руль? — спросил он вежливо.

— Я хочу, чтобы ты убрался ко всем чертям, — ответил водитель.

— Но мне нужен телефон.

— Мне надо покончить со всем этим! — сердито сказал водитель и положил руку на плечо Камерона. — А теперь проваливай, пока…

— Но я…

— …вертолет…

— …подумай, что ты, может быть, допускаешь…

— …не начал…

— …в некотором роде…

— …стрелять.

— …ошибку.

Секунду Камерон и водитель смотрели в упор друг на друга с одинаковым выражением недоверия. Затем, когда Камерон собрался задать уточняющий вопрос, созревший в его голове, он получил сильный пинок, от которого вылетел наружу.

И вот предшествующий порядок вещей нелепо изменился, когда он катапультировался из машины, таща за собой спортивную сумку, все еще намотанную на запястье. Это было своеобразное сальто в воздухе. Как сразу после приземления, распластавшись на бетонном покрытии моста, словно рыба, вынутая из воды, он припомнил выражение «через жопу казачок», оно особенно подходило для описания истинной грациозности параболы его полета из машины.

Итак, он прежде всего почувствовал досаду от такого нелепого кувырка в стиле фильма Кейстона Копа, но еще более комичного из-за большой скорости, а уже потом боль, так как он приземлился на бок и скользил — по грубому, свежезалитому бетону, пока сам по себе постепенно не остановился. В результате один его бок был помят, а с поцарапанной щеки текла кровь, которая почему-то не останавливалась из-за солнца и соленого воздуха. Так боль, сменившая досаду, вдруг уступила место ужасу, когда, увидев черную машину с одной стороны и осознавая глубину воды с другой, он начал отчаянно сдергивать ручку спортивной сумки, которая оказалась завязанной узлами на запястье. Его ужас, утихший при виде удаляющейся машины, сменился ярос-

тью при виде высунутой руки, хватающейся за ручку, чтобы захлопнуть дверь. Безразличный жест руки — той самой, которая только что так грубо вытолкнула его, совершенно лишил Камерона присутствия духа.

Развязав последний узел, он слабо выругался. Освободив запястье, он попытался сесть, вскрикнул от боли и схватился за спину. В этом положении, глотая воздух и обливаясь слезами муки и ярости, он не видел ничего, кроме неба, залитого режущим глаза светом, и не слышал ничего, кроме рева вертолета. Это было как если бы он загорал, лежа на крыше мира — правда, сильно раскаленной, которая сильно жгла его и без того окровавленные лопатки.

Его вторая попытка сесть оказалась более удачной. Затем, стараясь встать на ноги, он увидел черный лимузин, движущийся по дороге в сотне ярдов отсюда. Машина, как ленивая акула, плыла назад в его сторону сквозь легкую дымку, повисшую над асфальтом, и было что-то такое предательское в ее медленном приближении, что нервы Камерона натянулись до предела и дрожали, готовясь разорвать тело. Он смутно догадывался по звуку винтов, что вертолет где-то над ним, но все его внимание было сосредоточено на машине. Солнце, сияющее из заоблачных высей, слепило глаза, и он остолбенел, глядя на мост и не смея поверить своим глазам. Они собираются убить меня, думал он, пятясь к краю, где начал танцевать танец смерти, качаясь над водой и одновременно следя за приближающейся машиной одним глазом и за течением под мостом другим. Он готов был вот-вот упасть, но неожиданно споткнулся о неизвестно откуда взявшийся кусок булыжника — отскочивший камень, избежавший затопления бетоном, — и, наклонившись, чтобы поднять его, отшатнулся от края моста прямо навстречу автомобилю. Сжимая камень в кулаке, Камерон бежал с видом Тореадора навстречу своему врагу, стараясь увернуться от его удара. По дороге он думал, что надо бы спрятаться за компрессором. Но было слишком поздно. Автомобиль поравнялся с ним. Он еще видел лицо водителя за ветровым стеклом, пока усилием воли согнулся как для бейсбольной подачи, потом швырнул камень со всем отвращением на какое был способен. После этого он кинулся лицом вниз на дорогу.

Послышался глухой удар — один из тех мягких ударов, которые имитируются в радиосериалах ударом молотка по грейпфруту. Но был ли это удар камня, попавшего в кого-то или удар его собственного тела о мост, или просто слуховой нерв сыграл с ним шутку от страха, Камерой так и не понял. Лежа в оцепенении на бетонном покрытии, он осознал, что автомобиль проехал мимо него и глухой удар — этот мягкий звук, будто камень попал в берег дамбы — больше не повторился. Что он вспомнил так это залах старой обивки — затхлый залах пыли и тления, который не покидал ее со времени недолгого пребывания в автомобиле, и который был похож на запах старенького куполообразного приемничка отца и напоминал теперь времена его детства, когда ему разрешалось приходить вечером в гостиную послушать передачу с чемпионата по боксу. Потом он распластанный на дороге, вспоминающий возбуждение и страх при виде татуированных кулаков Мариано, решил, что прошло достаточно времени, чтобы автомобиль успел проехать мимо и исчезнуть. Когда он поддал голову и увидел, что мост и дорога совершенно безлюдны, он почувствовал глубокое облегчение.