Гевин Экстенс - Вселенная против Алекса Вудса

В школе и без них хватало хулиганов, но эта троица жила в нашем поселке, и мне приходилось ездить с ними на одном школьном автобусе. Они сыграли в моей истории не последнюю роль.

Заводилой всегда выступал Бой. Горластый и злобный, силой он уступал Бычку, который легко раздавил бы его в драке, а умом — хитрому и изобретательному Скоту. Я не до конца понимаю, как устроена иерархия в дикой природе, но мне сдается, Боя признавали альфа-самцом именно потому, что он сам считал себя крутым. Короче говоря, Бычок и Скот признавали его авторитет и во всем его слушались.

У жертв тоже были клички — как правило, порожденные недоброй фантазией Скота: Иен Энурезец, Цыганчик Джонсон, Фредди Сопля или, например, Бомжак Берсефорд — мать латала ему старую одежду, потому что не всегда могла купить новую. Я сам сменил кучу прозвищ: первое время меня дразнили Харей Поццером (намек на Гарри Поттера: шрам на голове, мать ведунья, припадки и общая ублюдочность); потом были всякие вариации на тему фамилии — Вудсила, Вудсак и Вудераст. Но ничего из этого как-то не прижилось, и я остался просто Вудсом. И изо всех сил старался соответствовать этому невыразительному имени, то есть не выделяться из толпы.

Сейчас, пожалуй, самое время поделиться двумя соображениями.

1. В жизни у событий не бывает настоящих начал и концов.

Они перетекают одно в другое, и чем пристальнее вглядываешься в каждое из них, тем сильнее размываются его границы, как вода подмывает очерченные человеком берега водохранилища. То, что мы называем «началом» и «концом», в действительности различить невозможно. Именно это символизирует карта Смерть: конец — это начало чего-то другого.

Только выдуманные истории имеют более или менее четко обозначенные завязку и развязку, которые автор на свой вкус выбирает из бесконечного множества вариантов. Например, я мог бы начать повествование о своей жизни с собственного зачатия, или с маминой юности, или с формирования четыре миллиарда лет тому назад Солнечной системы с ее планетами и поясом астероидов, и любая из указанных точек годилась бы в качестве отправной, равно как и та, с какой я начал свой рассказ.

2. Вселенная пребывает одновременно в порядке и в хаосе.

Существуют объективные закономерности и взаимосвязи: законы Ньютона, земное притяжение, законы баллистики, орбиты небесных тел. Есть также теория хаоса, по сути, тоже описывающая некие закономерности, только очень сложные, поскольку они относятся к системам, практически не поддающимся осмыслению или прогнозированию из-за высокой степени их зависимости от мельчайших, в том числе случайных, флуктуаций вроде знаменитого эффекта бабочки. Есть квантовая случайность на уровне элементарных частиц — рулетка вероятностей вместо предсказуемых закономерностей. А где-то неподалеку еще притаилась свобода воли…

В хаосе можно разглядеть порядок, а за видимым порядком — внутренний хаос. Оба понятия, если подумать, весьма зыбки. Они вроде близнецов, которые любят меняться одеждой, чтобы сбивать людей с толку. Как конец и начало, про которые я говорил выше. Вещи часто оказываются сложнее или, наоборот, проще, чем выглядят. Все зависит от угла зрения.

Мне кажется, тяга людей рассказывать истории выдает в них стремление свести сложное и запутанное к простому и понятному. Отделить порядок от хаоса, закономерность от сумятицы. Этим занимаются наука и гадание на картах таро.

Сейчас я опишу случай, который стал кульминацией одной хаотично сложившейся цепочки событий и началом другой. До сих пор удивляюсь, как жизнь может быть, с одной стороны, предсказуемой и подчиненной порядку, а с другой — похожей на бардак. Как конец, перетекающий в начало.

Дело было в субботу, 14 апреля 2007 года, через три дня после смерти Курта Воннегута, о котором я тогда еще не знал.

Я заглянул в магазин кое-что купить и шел домой очень живописной дорогой — обогнув церквушку, мимо пруда с утками, по деревянному мостику вдоль заросшей колеи между участками, упиравшейся в Хортон-лейн, дальше — через ворота до перекрестка, откуда до дома оставалось несколько минут. В руке я нес мамину матерчатую сумку с надписью «Берегите природу». Знал ведь, что с таким принтом на улице лучше не светиться, но я всего-то выскочил в ближайший магазин, а Нижние Годли все-таки не Калькутта, и я никак не думал, что во что-нибудь влипну. Как оказалось, ошибался.

— Слышь, Вудс? Клевая у тебя сумка!

Бой сидел на церковной ограде, которую господу было угодно возвести аккурат до уровня его задницы, и пил Red Bull — это такой энергетик с кофеином, таурином и кучей сахара. На заднем плане, как обычно, маячили Бычок и Скот. Бычок так низко опустил козырек бейсболки, что физиономию было не разглядеть, а в руке держал увесистую дубину — по-видимому, ветку платана или дуба, которой ковырял землю с видом неандертальца, недавно обнаружившего, что большой палец — полезная штука. Скот сворачивал самокрутку. Едва ли двенадцатилетний пацан способен выкурить столько самокруток, сколько он делал. Кажется, он посвящал этому все свободное время, хотя я подозреваю, что часть из них он раскручивал обратно. Короче, они вышли на охоту, а я их даже не заметил, поскольку разглядывал на ходу обложку только что купленного журнала.

Когда меня окликнули, я быстро сунул его в мамину преступную сумку. Это была ошибка: все мгновенно заинтересовались журналом.

— Че у тебя там?

Я опустил глаза и двинулся дальше, надеясь, что мне дадут просто пройти мимо.

— Тебя спрашивают, что в сумке?! — прорычал Бой.

— Какая же это сумка, — хмыкнул Скот.

— Точняк, это же рвотный пакет! — подхватил Бой. — Так че у тебя там?

— Ничего, — неубедительно соврал я.

На самом деле помимо журнала «Ночное небо», за которым я каждый месяц бегал в магазин, там лежал корм для Люси, в очередной раз ожидавшей потомства, и полгрозди винограда, которым я собирался кормить утят на пруду. Все это не стоило демонстрировать одноклассникам. В частности, кормление утят изобличало меня как безнадежного педика.

Я молча шел дальше, но, поравнявшись с ними, наткнулся на дубину, которой Бычок преградил мне путь.

— Да-ладна-те, Вудс, — хихикнул Скот. — Не стесняйся.

— Там мелочь всякая, — промямлил я.

— Х-м-м — х-м-м, — протянул Бой. — Мелочь, говоришь? Интересненько.

Он смял в руке банку из-под Red Bull, выбросил ее в церковный садик и спрыгнул с ограды прямо к подножию могилы Эрнеста Шаттлуорта, любимого отца и мужа. С надгробия вспорхнул испуганный дрозд.

— Господи Иисусе! — вскрикнул Бой, словно осененной страшной догадкой. — Уж не порнуха ли там, Вудс?

— Стопудово порнуха, — подхватил Скот. — Причем для педиков!