Дарья Кузнецова - Во имя Жизни (СИ)

Не бывает так в жизни. Вот просто не бывает, и всё! Ну, или, по крайней мере, со мной такого не могло случиться. Тюрьма — да, она прекрасно вписывалась в мою биографию, а вот вызволяющий из неё прекрасный принц — уже как-то не очень. И настойчивые его попытки утащить к себе во дворец не вписывались. И уж тем более — вот это его расслабленное сидение у моих ног.

Несмотря на все слова и поступки мужчины, несмотря на собственное огромное желание ему поверить, предчувствие подвоха никак не желало меня отпускать. И ещё сильнее настораживало понимание: я понятия не имела, откуда ждать неприятностей.

Подозревать Барса в лицемерии после того, как он с непонятной целью вытащил меня из тюрьмы, было как-то совестно. Да и вообще, у такого сложного и многоступенчатого обмана должна быть значительно более веская цель, чем моя скромная персона. Взять с меня было нечего, включая информацию, для обыкновенного спортивного интереса это было слишком сложно. Просто поиздеваться? Это настолько глупо, что уже даже не смешно. Оставалось поверить, что я действительно ему нравлюсь. Может быть, действительно настолько сильно. В конце концов, у всех свои вкусы, и порой они бывают гораздо более странными.

Генерал? Тоже не получается, по той же самой причине: не было ни единого предположения, что именно могло ему от меня понадобиться. Если бы всё ещё шла охота на котов, над этим вопросом можно было бы не думать — мне бы предложили свободу в обмен на предательство. Но все оставшиеся в живых коты, — а их было прискорбно мало, эти ребята живыми не давались, — сидели в клетках. Месть Саблезубому? Я здорово сомневалась, что для Зуева через столько лет это всё имело смысл. Старший из котов был почти зациклен на своей ненависти, а генерал жил своей жизнью и, наверное, даже не вспоминал о нём все эти годы.

Коты? Могут ли те, кто остался в живых, заподозрить меня в предательстве? Если остались на свободе — да. Каждый из них был профессионалом высочайшего класса, и, пожалуй, я могла поверить, что кто-то из них спасся, сымитировав собственную смерть, или просто не попал в списки галаполиции. Но это была совсем не та проблема, которая могла что-то изменить и стать тем самым подвохом, способным в очередной раз разрушить мою жизнь. Просто следовало внимательней смотреть по сторонам.

Остальная семья Барса? Положим, Семён откровенно и лично меня ненавидел, — на простую неприязнь это было не похоже, — и он мог доставить множество неприятностей. Но Барс только что ясно дал понять, что он в курсе ситуации, и она его не пугает.

Если откинуть случайности вроде внезапной смерти, получается, главным источником будущих проблем, способным всё испортить, оказываюсь… я?

Впрочем, я, кажется, догадывалась, в чём был основной подвох. Холодея от нехорошего предчувствия, я всё-таки задала вопрос, ответ на который уже точно знала.

— Вань, то есть, ты совсем решительно ко мне настроен?

— Наконец-то ты это поняла, — усмехнулся мужчина, чуть отстраняясь, а потом нахмурился. — Только мне совершенно не нравится тон, которым ты сейчас это сказала. Выкладывай, что там ещё за катастрофа вселенского масштаба, — велел он, поднимаясь с пола. Мягко так, плавно, неторопливо; если бы ещё потянулся, сходство с тёзкой было бы окончательным. — Только давай переместимся на диван, там гораздо удобнее.

Что диван удобнее стула и, тем более, пола, я не сомневалась. Вот только для предстоящего разговора он подходил куда меньше, и уж тем более — после того, как мужчина с комфортом уселся в углу дивана, вытянув на нём ноги, и выразительно похлопал свободной ладонью рядом с собой. Вторая его рука крепко сжимала мои пальцы, не позволяя вывернуться без боя.

Понимая, что совершаю ошибку, я всё равно присела, за что тут же поплатилась: землянин обхватил меня поперёк туловища и подтянул поближе к себе так, что мы оказались лицом к лицу, и мне тоже пришлось подобрать ноги.

— Продолжаем разговор, — кивнул он, поглаживая меня кончиками пальцев по пояснице. — Да, я настроен более чем решительно. В чём проблема?

— Насколько я понимаю, под «решительн» подразумевается семья и дети? — уточнила я.

— Правильно понимаешь, — мужчина вновь кивнул. — Может, не прямо сейчас, если ты так сильно этого боишься, но в перспективе — да. А что, ты принципиально против? — он вопросительно вскинул брови, хотя особенно возмущённым и недовольным не выглядел.

— Принципиально — нет, но… у меня не может быть детей.

— С чего ты взяла? — озадаченно нахмурился он.

— Мне давно уже поставили этот диагноз, — я неуверенно пожала плечами.

— Тот же криворукий идиот, который лечил твоё лицо? — с лёгким раздражением уточнил Барс.

— Нет. Просто… пара неудачных абортов в юности, — я немного вымучено улыбнулась, передёрнув плечами.

— Я лучше не буду спрашивать, в каком возрасте это было. Желание свернуть шею давно покойному человеку — крайне непродуктивное желание, — сквозь зубы процедил он, настойчиво притягивая меня ближе и крепко обнимая.

Я поначалу упрямо упёрлась ладонями в его грудь, но мужчина оказался настойчивей, и в итоге я уступила, ответила на объятья и даже уткнулась лицом в его шею. Окутавшее меня ощущение умиротворённости и тепла оказалось неожиданным, но невероятно приятным, и я окончательно сдалась, позволяя себе расслабиться и хоть немного насладиться странным покоем и уютом в руках землянина.

— Бедная моя девочка, — еле слышно проговорил Барс куда-то мне в висок, осторожно гладя тяжёлой ладонью по волосам. — Всё будет хорошо. Если ты захочешь, мы найдём хорошего врача. Сейчас неизлечимых болезней почти нет, и я не думаю, что всё так плохо. А даже если не захочешь, или всё на самом деле настолько безнадёжно, как тебе кажется… Я бы, конечно, хотел детей, но дело в том, что с их будущей мамой я уже совершенно определился.

— Это ты сейчас так говоришь.

— Я не пророк, чтобы предсказать, что будет лет через пятьдесят. Но эту проблему в любом случае сложно назвать совсем уж неразрешимой, было бы желание. Ну, что ты? Не плачь, — ласково прошептал он, когда я глубоко судорожно вздохнула.

— Я не плачу, — возразила я. — Давно уже. Разучилась, наверное.

Он аккуратно приподнял моё лицо за подбородок, окинул внимательным взглядом, видимо, проверяя. Обнаружив же, что я говорю правду, слегка качнул головой в ответ на какие-то свои мысли, и тихо повторил себе под нос, задумчиво разглядывая моё лицо.

— Бедная моя девочка!

После чего притянул меня ближе и аккуратно коснулся губами моих губ в лёгком бережном поцелуе. Не встретив сопротивления, поцеловал уже уверенней; глубже, настойчивей, но всё так же нежно и мягко. А я плюнула на все свои опасения и тревоги и, прикрыв глаза, полностью сосредоточилась на ощущениях.