Гюнтер Хофе - Мерси, камарад!

Генерал и Альтдерфер смерили друг друга оценивающим взглядом. Генерал даже вставил в глаз монокль. Оба они прекрасно знали обоих чудищ, между которыми, словно между мифическими Сциллой и Харибдой, вращались управление имперской безопасности и фронт в Нормандии…

Попрощавшись молча, они разошлись.

Генерал Круземарк ждал от командующего приказа на передислокацию дивизии. Капитан Альтдерфер ждал от своего командира дивизии приказ, который в первую очередь «урегулирует» его положение.

Лейтенант Тиль ждал обещанного командиром полка вызова. Радиотехник Рорбек ждал, что ему как-нибудь удастся встретиться с Мартиной и обменяться хотя бы несколькими словами. Гвардия Гиммлера ждала своего…

Однако всех их, вместе взятых, ждало сражение на побережье Кальвадоса…

Молодой человек не помнил случая с самого начала войны, чтобы ему приходилось слышать или видеть такой сильный артиллерийский огонь. Снаряды рвались один аа другим, сокрушая здания, словно карточные домики под ударом кулака великана Гулливера. Этими снарядами разрушались и уничтожались не только каменные и деревянные дома, но архитектура, история, традиции.

Молодой человек невольно подумал о том, сколько же стали и бетона потребовалось бы, чтобы противостоять огню артиллерии такого крупного калибра.

Бомбардировки Кана, не прекращавшиеся последние пятнадцать часов, превратили этот старинный город в груду развалин. По улицам невозможно было пройти — так сильно они были разрушены. Не менее разрушительным оказался и огонь корабельной артиллерии, которая не только перепахала снарядами всю прибрежную часть суши, но и причинила большие разрушения в самом городе.

Пот тек ручьями по лицу молодого человека. На нем была полосатая матроска, старые брюки коричневого цвета, болтавшиеся на ногах, и ботинки, которые до капитуляции носили во французской армии. На загорелых руках виднелась татуировка, какая обычно бывает у моряков: на левой руке — сердце, пронзенное стрелой, а под ним надпись «Мое сердце принадлежит Жанин», на правой — якорь, поперек которого выколото одно-единственное слово «Фламинго».

Человек усиленно расчищал развалины, сознавая, что он здесь не посторонний наблюдатель гигантского разрушения, а работник, жизнь которого поминутно находится в опасности: каждую минуту его могло убить осколком снаряда или же при прямом попадании вообще разорвать на части. Была у него и еще одна возможность погибнуть — это оказаться засыпанным заживо в этих же развалинах.

В дом № 25 по улице Рю Ляплас попала бомба, разрушив правое крыло третьего этажа, где размещались в основном небольшие спальни с лоджиями. Фасад здания, построенного еще во времена Великой французской революции, тоже подвергся разрушению, засыпав обломками кирпичей, досок и балок нижний этаж и оба коридора. Крыша здания, державшаяся каким-то чудом на балках, все же не рухнула, образовав странный навес над громадной кучей развалин.

В момент взрыва Вольф Баумерт находился во дворе: он по просьбе хозяйки бистро вышел с ведрами за водой. Хозяевами этого небольшого бистро, в которое заходили выпить недорогого вина и обсудить насущные вопросы жители соседних улиц, были Поль и Жозефин Ледук. Поль — мужчина средних лет с густой шапкой волос, черными усиками и такими же смоляными бровями. Во всех спорах и дискуссиях, которые велись в его заведении, за ним всегда оставалось последнее, притом решающее слово. В отличие от своих гостей, которые довольно быстро хмелели от выпитого кальвадоса, он оставался трезв после любой дозы. Его супруга, напротив, была, можно сказать, еще довольно молода и находилась в самом соку: у нее была пышная грудь, худые стройные ноги, раскачивающаяся походка и невинные серо-зеленые глаза. Глядя на нее, никак нельзя было подумать, что она способна не только разливать по бокалам перно, но и пойти на более опасные дела.

Баумерт удвоил свои старания, охваченный чувством, что он, быть может, остался одним-единственным живым существом на всей улице, в то время как другие отсиживались по подвалам, ожидая конца артиллерийского обстрела. Однако надежды на это было слишком мало, так как улица находилась слишком близко к Канскому каналу и старушке Орн, по мостам через которую противник до сих пор вел массированный огонь с целью воспрепятствовать 21-й танковой дивизий подтянуть войска к побережью.

Молодой человек в матроске оттащил в сторону несколько обломков досок, радуясь тому, что до входа в подвал осталось совсем немного. Вдруг перед ним словно из-под земли выросла девушка. Прислонив велосипед к неразрушенной части стены, она, перешагнув через обломки балок и кучу битого кирпича, подошла к нему.

— Вы друг мосье и мадам? — спросила она по-французски.

— Да, мадемуазель, но мадам там, — ответил он медленно, но на правильном нормандском наречии.

— Ну и что?..

— Нужно действовать быстро.

Девушка, не говоря ни слова, сняла с себя жакет и быстро начала расчищать вход в погреб. Каждый раз, когда в соседнем районе раздавался взрыв крупного снаряда, девушка вздрагивала, прислушивалась к вою и взрывам, однако работы не прекращала.

Баумерт, как артиллерист, был привычен к артиллерийскому обстрелу и работал как ни в чем не бывало. Время от времени он поглядывал в сторону девушки. Она была очень хороша: миндалевидный разрез больших светло-серых глаз, полные губы, пышные каштановые волосы. Для подруги мадам девушка была слишком молода; в дочери ей она тоже не годилась — для этого мадам была слишком молода.

Неожиданно молодой человек стал проваливаться в яму, которая образовалась перед самой дверью в подвал. Он начал подавать девушке обломки, которые мешали ему добраться до двери. К своему удивлению, он вдруг заметил, что его нога, в которую он был ранен, уже нисколько не болит. Добравшись до двери, он давил на нее плечом до тех пор, пока она не раскрылась.

Незнакомка взглянула на него завороженным взглядом. Она так запыхалась от напряжения и дышала так глубоко, что под платьем явственно обозначилась грудь Сначала она попыталась спуститься в образовавшуюся дыру сама, но не решилась, бросив на напарника вопросительный взгляд. Он протянул ей правую руку, но девушка все еще не решалась опереться на нее. Тогда он схватил ее за талию обеими руками и осторожно поставил перед дверью. Она бесстрашно проскользнула мимо него вниз по ступенькам. Однако метра через три ход оказался заваленным обломками обвалившейся стены — как раз перед входом в подвал, где стояли бочки с коньяком и кальвадосом.

— Тихо! — произнес Вольф Баумерт, приложив палец к губам, как только услышал чей-то стон, доносившийся откуда-то из-под обломков.