Геннадий Гусаченко - Рыцари морских глубин

Сто тридцать шестая, успешно выполнив учебно–боевые задачи, возвращалась на базу. На борту лодки находился наш комдив Щербаков. Он вышел в море, чтобы лично проверить готовность корабля к дальнему походу. С собой контр–адмирал прихватил свиту старших офицеров. Штабисты толклись в проходе центрального поста, изображая умников. Указывали, подсказывали. Иногда невпопад. И, понятное дело, как всегда в таких случаях, своей толкотнёй мешали в отсеке членам экипажа. Наконец, динамики «Нерпы» донесли долгожданное: «Команде обедать!». Бачковые засуетились, погромыхивая посудой, заспешили в пятый отсек, где располагался камбуз. Там орудовал уже знакомый вам здоровенный детина Борис Пирожников. Кулачищи у мастера подводной кулинарии величиной с поварёшку–чумичку, которой он разливал компот по бачкам.

Герой нашей истории вестовой матрос Шабунин, обслуживавший офицерскую кают–компанию, растолкал бачковых и первым подставил блестящий поднос. Кок плюхнул на него гору тефтелей и вопросительно посмотрел на вестового:

— Хватит? Или добавить?

— Обожрутся… А компотику подлей. Кэп любит холодненького…

Командира корабля капитана второго ранга Александра Алексеевича Каутского на лодке уважали все. Кок без слов плеснул в чайник вестового ещё черпак компота.

Пробегая через центральный пост, бачковые подобострастно вскидывали руки к пилоткам, спрашивали разрешение пройти. Щербаков кивал, матросы торопливо шмыгали в круглую дверь переборки. Но вот в круглом проёме нарисовалась придурковато–смешливая рожа вестового. В левой руке поднос с тефтелями, в правой чайник с персиковым компотом.

— Посторонись! — прямо от комингса крикнул Шабунин, и покачивая подносом на согнутой в локте руке, двинулся на каперангов. Старшие офицеры из штаба дивизии хорошо знали заподлянский характер ухажёра адмиральской дочки, частенько накрывавшего им стол в кают–компании «Невы». Возмущались выходками вестового, но кто пойдёт к комдиву с жалобой на его возможного зятя? Иные заискивали перед вестовым: а ну, как тот вправду станет членом адмиральской семьи? Называли Юрой–дружком, угощали дорогими сигаретами. За глаза величали дуралеем, обалдуем, обормотом, шалопаем, шутом гороховым, ветрогоном. И это — самые мягкие определения, отпускаемые в спину гарсону, небрежно капнувшему подливкой на чей–нибудь китель. Штабные офицеры хорошо выучили нахальные замашки Юры–дружка. Потому и расступились перед ним. Молча. Как пропускают мимо злую собачку. Пусть пробежит. Лучше не трогать. Ещё куснёт, чего доброго. Да и не отойди, попробуй! Юра–дружок заприметит этакую дерзость со стороны старшего офицера и непременно отомстит гнусной проделкой. Один лейтенант после обеда долго бегал в гальюн, вкусив борща со слабительным отваром из пробкового дерева, благо, пробковых матрацев на плавбазе хватает. Мог Юрка оставить без ужина запоздавшего вахтенного или дежурного офицера. Подать–то он ему на стол подаст. Но что это будет за еда? Жалкие холодные остатки трапезы! А кого полюбит — тому всё самое лучшее. Нет, с вестовым надо быть ласковым. Это офицеры зарубили себе на носу. Сразу, насколько позволял проход в центральном посту, отступили назад.

А вот комдив, на правах будущего тестя, замешкался, не успел отойти. Шабунин зацепил подносом за адмиральский мундир. Поднос перевернулся, тефтели смачно шлёпнулись на палубу отсека.

— Столпились, как бараны! Не видите — я иду?! — прикрикнул вестовой на опешивших каперангов и бросился собирать раскатившиеся по линолеуму тефтели.

— Ничего, слопаете, — буркнул Шабунин. Поднял поднос и невозмутимо удалился в офицерскую кают–компанию.

На несколько секунд в центральном посту воцарилась немая сцена. Первым опомнился возможный тесть незадачливого матроса. Прошедший тернистый путь от курсанта до комдива, старый морской волк за тридцать лет службы на флоте повидал всякое. Но такое! Контр–адмирал, возмущённый неслыханным хамством, хотел дать волю разъярённым чувствам, но вспомнил о похождениях Шабунина к своей распутной дочке, и не желая терять надежду выдать её замуж, поборол закипевшую в нём злость.

— Нет, что он себе позволяет? — в растерянности пробормотал Щербаков, глядя на Каутского, ища поддержки в его глазах.

В то время как старпом Куренков услужливо оттирал соус с адмиральской тужурки, Каутский, задыхаясь от справедливого гнева и суля кары небесные, бросился вслед за вестовым. Шабунин, насвистывая любимую арию тореадора, раскладывал тефтели по тарелочкам.

— Ты что себе позволяешь?! — переведя дух, заорал кэп.

— Не кричите в ухо, товарищ командир… Я не глухой… И вообще… Я торпедист. Не тарелки мыть пришёл на флот…

— Ты ещё оговариваться?! Десять суток ареста! Нет! Пятнадцать суток гауптвахты!

— За то, что поднос уронил? Так меня комдив толкнул. Буду жаловаться в политотдел… В прокуратуру… В газету «Боевая вахта»… В «Красную звезду»…

— Я тебе в рифму скажу, куда ты будешь жаловаться, — вскипел кэп. — Хамло!

— И это благодарность за мои салатики и винегретики?! Верно говорят: «Не делай добро — не получишь зло». Поищите другого вестового, а я — торпедист!

Кэп охлынул немного: вдруг, у этого разбитного дурня хватит ума накатать «телегу» за неправомерное наказание… Ссориться с комдивом у него в планы не входило. Да и хвалил частенько вестового за порядок в кают–компании. Кэп дал «задний ход»:

— Умные все стали! На свинарник пойдёшь! Торпедист…

Каутский слово держал твёрдо. Под громкие ржания подводников Шабунин собрал в кубрике «Невы» нехитрые матросские вещички, и беззаботно насвистывая «Если красавица…», отправился на свинарник. Ферма, именуемая в ведомостях финчасти «подсобным хозяйством дивизии», являла собой неказистый сарай на берегу бухты. Десятка два чумазых чушек рылись в мокром песке. Чавкали водорослями, ракушками, плавником.

Утром на свинарник наведался начальник продовольственных складов майор Коновалов. Дыхнул перегаром на Шабунина.

— Теперь ты в моём подчинении, боец…

— Временно, тащ маёр! Временно! На лодку скоро вернусь. Торпедист я… Подводник.

— Дам тебе подводу! Будешь на подводе помои с береговой столовой подвозить и свиней кормить. Загубишь поросяток — шкуру спущу! Смотри у меня! Подводник… От слова «подвода»…

Зря майор подводой Юрку подколол. Юрка — подводник опытный. В две «автономки» ходил. И пиллерс с бимсом не спутает. А уж насчёт шкуры майор вообще брякнул, не подумав. Грозить Юрке — себе навредить. Шабунин — бывший таксист… Монтировка в его руках, случалось, служила весомым аргументом в споре с неплательщиками за проезд, с распоясавшимися пассажирами–хулиганами. Но главное — в душе Юрка — истый моряк. А любой старший матрос из плавсостава считает себя выше сухопутного полковника. А тут какой–то задрипанный майоришка…