Геннадий Гусаченко - Покаяние

Заходящее солнце касалось лучами вершин елей, перебирало каждую из них и затерялось совсем в гуще тайги.

Сумерки сгущались. Чернели мрачно–косматые ели, ветер шевелил их разлапистые ветви. В пёстром мареве надвигающейся ночи нудели комары, шумела река, и только тайга угрюмо молчала.

Я стоял будто на заброшенной могиле, случайно найденной в тёмном буреломном лесу. Оторопь знобила тело. Прихватив увесистую железяку, вернулся к воде, где было светлее, и не столь рьяно набрасывались комары. Ножом оскоблил загадочную находку и вдруг понял: держу в руках старинную пищаль! Ну, конечно! Кремнёвое ружьё! Стрельцы Ивана Грозного и казаки Ермака Тимофеевича были вооружены такими пищалями.

Радость находки, которой нашлось бы почётное место в краеведческом музее, однако, быстро угасла.

Куда мне тащить ржавый металлолом?

Ухожу туда, сам не знаю куда, где старинный раритет, никому не ведомый, вновь превратится в ничто, где для меня уже не будут иметь цены ни деньги, ни золото, ни даже бриллианты.

Конец жизни–реки близок, и ещё никому в этом мире не удалось вернуться в её истоки даже за целые горы алмазов.

Поколебавшись минуту–другую, я повесил пищаль на толстый сук молодой ели: авось, найдёт кто–нибудь. Маловероятно, конечно… Кто и когда ещё придёт в эту сонно–дремучую глухомань?

Несколько дней я плыл, находясь под впечатлением человеческого пристанища, давшего о себе знать из глубины веков стлевшими брёвнами и ржавым остовом примитивного ружья. И ещё происшествия, стоившего мне сломанного весла, из–за которого натерпелся страху. Пластмассовая лопатка треснула у основания и слетела с дюралевой трубки в тот самый момент, когда до буксира, толкавшего две махины с песком, оставались две–три сотни метров. Неуправляемая лодка выплыла на фарватер, и течение неумолимо несло меня под баржи. С воплями панического ужаса я бешено молотил одним веслом. Лодка крутилась, постепенно смещаясь вправо, но громадины быстро приближались, зловеще зияя тёмными пространствами между водой и высоко задранными носовыми частями днищ.

«Страх и трепет нашёл на меня, и ужас объял меня».

(Псалом Давида 54, стих 6.)

— Господи! Спаси и сохрани! Господи! Спаси и помилуй! — выкрикивал я в отчаянии.

Совсем рядом, обдавая меня гарью сизого дыма, прогрохотал дизелями речной толкач. Из рубки выскочил капитан, перегнувшись через поручни, глянул вниз. Увидел лодку, человека в ней, сплюнул, головой покачал, что–то нехорошее крикнул мне и скрылся за дверью.

Ранним утром мой резиновый челн прошуршал по галечнику, и я ступил на обетованную землю на окраине Салехарда. В лучах низкого солнца горели мокрые после дождя крыши зеркальных высотных зданий.

Случилось это 28 августа, в день Успения Пресвятой Богородицы.

Памятуя о своём чудодейственном спасении на койке реанимационной палаты, когда привиделась мне Богоматерь, воздевшая надо мной руки со свисающими с них покровами одеяния, преклонил я колени на мокрый песок и прочитал тропарь, осеняя себя крестом.

— В рождестве девство сохранила еси, во успении мира не оставила еси, Богородице, преставилася к жизни вечной, будучи Матерью Иисуса Христа и молитвами Твоими избавляеши от смерти души наша. Величаем Тя Пренепорочная Мати Христа Бога нашего, и всеславное славим успение Твое.

Салехард на ямальском наречии — «город на горе», встретил мелодичным перезвоном колоколов. Во славу Пресвятой Богородице звонят они. Храм, как тело, в котором живёт душа. Стало мне легко, светло и тепло в это солнечно–прохладное утро. Словами величания ответил я на услаждающий душу звон.

— Архангельский глас вопием Ти, Чистая: радуйся, Благодатная, Господь с Тобою. Радуйся Радосте наша. Покрый нас от всякого зла честным Твоим омофором. Достойно есть яко воистину блажити Тя Богородицу, Присноблаженную и Пренепорочную и Матерь Бога нашего. Честнейшую Херувим и славнейшую без сравнения Серафим, без истления Бога Слова рождшую, сущую Богородицу Тя величаем.

В порту воют сирены теплоходов, скрежещат лебёдки плавкранов. Скопище лодок, барж, катеров. Трудно поверить, что я дошёл до устья Оби.

Каких–то семьсот километров отделяют от кромки Северного Ледовитого океана.

Что ждёт меня в конце пути — не знаю, но неизвестность не пугает: я готов рекой–жизнью влиться в Океан Вечности, раствориться в нём.

Но всё это ещё где–то там… Впереди…

А пока я сдал вещи в камеру хранения и отправился гулять по городу. Как и в Мужах, улицы Республики и Ленина.

Повинуясь призывному звону колоколов, ноги сами принесли к златоглавому православному собору.

Обратя взор на золочёные кресты, вознёс я молитвы благодарения Богу, Пресвятой Богородице, Ангелу–хранителю своему за поддержание во мне сил, духа и здоровья, за избавление от напастей во время плавания.

— Господи! Дай мне с душевным спокойствием встретить всё, что принесёт мне настоящий день. Дай мне всецело предаться воле Твоей святой. На всякий час сего дня во всём наставь и поддержи меня… Господи! Дай мне силу перенести утомление наступающего дня и все события втечение дня. Руководи моей волею и научи меня молиться, верить, надеяться, терпеть, прощать и любить. Аминь.

Прохожу мимо шахматной полярной школы Анатолия Карпова — вот куда занесло экс–чемпиона мира! Школа искусств, Ямальский полярный техникум, ледовый дворец спорта, скульптура белого медведя, магазин–супермаркет… Кафе «Льдинка», ресторан «Арктика», торговый центр «Белый медведь», казино и прочие атрибуты большого цивилизованного мегаполиса.

По гладкому асфальту широких проспектов движется множество автомобилей. По тротуарам, вдоль чистых, зелёных газонов спешат по своим делам жители Салехарда, основанного в 1595‑м году как казачья крепость Обдорск. В 1933 году город получил нынешнее название.

На берегу Оби, у паромной переправы огромная скульптура мамонта с выложенными на бугре большими белыми цифрами и буквами: «411. САЛЕХАРД».

На гранитном пьедестале гордо вскинул рогатую голову мраморный олень. На камне высечены слова ямальского поэта Леонида Лапцуя:

Впечатляет подвесной мост «Ямал». У аэропорта высятся на постаментах самолёты и вертолёты полярной авиации, осваивавшей Крайний Север. Символическая многометровая стелла на границе Полярного круга.

Заполярье! Всё дышит здесь романтикой Севера: панно и рекламные щиты с изображениями оленей и белых медведей. Надписи на витринах «Рыба Ямала», «Дары Ямала», парикмахерская «Северное сияние», гастроном «Полярник».

К вечеру подул холодный ветер. Палатку на берегу не поставишь, костёр не разведёшь: склады, бараки, мастерские, причалы, кучи песка и щебня, лесопилки, стройки…